И ведь нельзя сказать, что на сорняков совсем нет управы. Со времен Ханины Бен Пази многое изменилось, сельское хозяйство шагнуло далеко вперед, и сегодня земледельцы опрыскивают сорняки всякого рода ядами и жидкостями, которые препятствуют их прорастанию. Но все эти вещества очень опасны, а мой сад — не то же, что современное сельскохозяйственное поле. Мой сад — это природный заповедник, и не только по характеру растений, которые в нем живут, но и по методам работы, которые в нем применяются. Кроме того, он не сравним по площади с огромными полями кукурузы, пшеницы или овощей, и опрыскивание на такой маленькой территории вполне может причинить вред как растениям, которые я выращиваю и которыми дорожу, так и земле, в которой они растут.
Поэтому я испробовал и продолжаю пробовать многие другие методы. Я пытался рыхлить почву культиватором, когда враг начинал прорастать, — но это не решало дела. Я покрывал отдельные участки сада нейлоновыми полотнищами — но это выглядело очень некрасиво. Я стал было косить сорняки мотокосой, но это весьма эффективное в других случаях орудие не оправдало себя в борьбе с сорняками — оно не удаляло их с корнем, а кроме того, из-за своей огромной скорости нередко срезало и те растения, которые я удалять не собирался. Однажды я даже решил нанять специального человека для прополки, но тут же понял, что моим лютикам и цикламенам это не понравится. Короче говоря, пришлось вернуться к дедовским способам — тяжкая наземная операция, затяжная война на засаженной растениями территории, утомительное продвижение от грядки к грядке. Приходится вести бой лицом к лицу, с нулевого расстояния, когда смотришь ненавистной зелени прямо в глаза, стискиваешь ее шею руками, душишь ее и вырываешь с корнем из земли. Только так можно победить, сжечь и уничтожить — до следующей военной кампании, очередной зимой.
Так что прополка — занятие продолжительное, однообразное, медленное и скучное. С годами я приобрел способность без труда различать, что нужно в саду «нам» и чего хотят «они», и поэтому теперь война с сорняками уже не требует от меня былого внимания и сосредоточенности. А поскольку человеческий мозг не любит безделья, то пока я пропалываю, в мой мозг закрадываются всякие размышления: о человеке и его коротком веке, о том, что выталкивает из себя земля и что покрывает и прячет, о трудной человеческой жизни на ней и об отдыхе, который ждет его в ней, о всей крови и всех кровных, которые кричат ей из моей души и моей душе из нее, о том, что было доныне и будет отныне, почему и зачем, так и иначе. Кстати, ползанье на четвереньках способствует такого рода размышлениям еще и потому, что возвращает меня к более ранним этапам и конфликтам эволюции. Мое тело наполняется ее противоречиями. Я слышу свои колени, которые просятся снова распрямиться и поднять меня на ноги, и я чую свой позвоночник, который решительно им возражает, заявляя, что со своей стороны готов оставаться в таком положении навечно, и призывает мою кожу снова отрастить на себе мех или чешую. Я вижу свои пальцы, ковыряющиеся среди растений, охватывая стебли и наталкиваясь на корни и на насекомых, и понимаю, что это те самые пальцы, которые когда-то держали каменный нож и рыли им землю в поисках еды. Да что там «когда-то», если вот и сейчас эти пальцы вытаскивают из земли дикий шпинат и цикорий и заботливо откладывают их в сторону, чтобы чуть попозже приготовить себе гарнир к вечерней трапезе.
Ползание на коленях — великий учитель. Оно меняет привычный угол зрения и наполняет человека приятным чувством скромности. Оно приближает глаз, нос и ухо к врагам, которых обычно не видишь, а также к маленьким существам, живущим рядом с тобой — ко всем этим ящерицам, паукам, насекомым, которые деловито суетятся в траве и стремглав удирают от огромной человеческой руки, что тянется охватить какой-нибудь очередной стебель, под которым находится их дом. И это показывает мне, что мой мир — всего лишь один из множества миров, которые сосуществуют рядом друг с другом в этой маленькой вселенной, именуемой «мой дикий сад».