И дальше он продолжает об анемоне: «Как это такое замечательное красное чудо попало к нам, из какого неизвестного мира? Как оно сумело подняться из сухой глинистой почвы мертвой долины, где Иисус Навин когда-то побил камнями мародера Ахана?[32] Единственный на всем пустынном поле, этот первый анемон облагораживает его своим великолепием».
На самом деле анемон — не первый цветок, который расцветает в наших местах в зимнюю пору. В моем саду его опережает цикламен. Но когда расцветает первый анемон, сердце наполняется радостью, а сад замирает от восторга. Что еще можно написать после прекрасных слов моего учителя Амоца: «Красное чудо»?! Разве что добавить, что анемон — этот огромный, истекающий великолепием цветок — вдохновляет не только сегодняшних его воспевателей. Он уже издревле возбуждал воображение и творческую фантазию людей, и неслучайно они создали вокруг него миф о воскрешении из мертвых.
У древних греков анемоны символизировали капли крови из ран Адониса — молодого красивого юноши, который был возлюбленным Афродиты и погиб от клыков дикого кабана. Афродита тогда попросила милости Зевса, главного из греческих богов, и Зевс вернул Адониса к жизни, но только на один сезон. Как и анемон, он умирал с приходом лета и возрождался лишь к следующей весне.
Эта красивая история известна многим, но не все знают, что она берет начало не в Греции, а как раз в нашем регионе, точнее — у наших соседей-финикийцев, которые создали миф о боге со сходным именем Ад он. Замечу, кстати, что хотя имя «Адон» напоминает нашего Бога Адоная, но они очень отличаются друг от друга. Адонай — Бог единый, единственный, тогда как Адон — всего лишь один из большой группы финикийских богов. Адонай — Бог вечный, который не рождается и не умирает, в то время как Адон умирает каждый год в летнюю жару и возрождается только с зимними дождями. Но поскольку финикийцы кочевали на просторах Средиземноморья и распространяли там не только свои товары, но также свои идеи, буквы и мифы, их Адон стал греческим Адонисом и таким путем вошел в западную культуру.
Наши предки не знали такого рода культов и богов и конечно же не сочиняли такие истории. Но я иногда недоумеваю, как это они настолько пренебрегли анемоном — несмотря на его цвет, красоту и раннее появление, — что ни разу не упомянули его в Библии. И не только его — в Книге Книг вообще почти не цветут дикие цветы. В ней есть много растений, связанных с земледелием, как тех, что полезны крестьянину, так и тех, которые ему вредны, — фруктовые деревья, пшеница, ячмень, лук, чеснок, арбузы, а также бурьян и колючки. И есть пахучие растения — всякого рода мирра, нард и ладан, связанные с религиозным культом. В различных пророчествах о разрушении главную роль играют укроп и терновник, которые в глазах земледельца символизируют заброшенность и запустение, а в пророчествах о благословении — виноград и смоковница. Но просто красивых цветов там почти нет.
Похоже, что и до ухода в изгнание, в галут, народ Израиля не чувствовал особой связи с природой своей страны, и уж во всяком случае — такой связи, какую ощущали древние греки, отразившие ее в своих мифах, сложившихся под сильнейшим влиянием окружающей природы, ее растений и животных и их глубоких и сложных связей с людьми. Верно, в Библии упоминаются мандрагора и куркума (это слово появляется за компанию с миррой, нардом и ладаном и, стало быть, тоже означает какое-то ароматическое растение, а не нынешнюю куркуму), а также «нарцисс саронский», или «лилия долин», которую многие комментаторы считают тождественной нынешней белой лилии или же ирису. Но где мак и цикламен, морской лук и безвременник, курослеп и лютик? Где гладиолус, агростемма, хризантема, лук-сеянец? Где люпин, и лен, и синий василек, и орхидея, и гиацинт? А ведь это все — не какие-нибудь редкие или неприметные растения, а знакомые, приятные и красивые цветы, бросающиеся в глаза и радующие Бога и людей! И все они росли в Стране уже и в те времена и, конечно, в куда большем числе! И несмотря на это, они совершенно не упоминаются в Библии. Возможно ли, что никто их не заметил, не пришел от них в восторг, не ощутил любовь к ним, что никого не радовало их цветение и не печалило их увядание? Почему любящий из Песни Песней не сплел из них венок для своей возлюбленной? Неужели вся жизнь наших предков сводилась лишь к работе на земле и к молитве в храме? Неужели природа для них было лишь тем, что разрешено — или не дозволено — съесть или срубить?
И все-таки мне кажется, что в Библии есть один стих, который, возможно, связан с анемонами. Я нашел указание на это в небольшой, но глубокой по содержанию книге профессора-лингвиста Иехезкеля Кучера. Автор упоминает там те места в книгах Исаии и Иезекииля, где эти пророки описывают женщин, сажающих какие-то «приятные саженцы», на иврите «натаей нааманим», цветы которых летом увядают и умирают, и соотносит это с культом Адона-Адониса (и тождественного им Тамуза). Так вот, Нааман, из названия которого были образованы эти «натаей нааманим», тоже был финикийским богом, и профессор Кучер отмечает в своей книге, что по-арабски этот «красный, как кровь», цветок до сих пор называется похожим на «анемон» названием «шкайк а-нааман», что означает «раны Наамана». И что интересно — он и по-гречески называется сходным именем «анемоне» и под этим же именем известен и в английском, и в русском языках.