Написав эту фразу, я вдруг вспомнил строку из стихотворения моего отца, посвященного фиге: «Ищущий на природе — как одетый, который стремится к запретной, глубокой и сокрытой наготе».
И последний мой совет ищущему созревший плод, укрытый фиговым листом: старайтесь не прикасаться пальцами, сорвавшими фигу, ни к глазам, ни к уголкам губ, ни к иным чувствительным местам и тканям. Дело в том, что фига при срывании выделяет белый и липкий сок в месте крепления к ветке. Сок этот вреден для кожи, причем настолько, что народная мудрость даже рекомендует его для удаления мозолей. Поэтому остерегайтесь.
Что еще сказать во славу фиги? Зимой она стоит без листьев, но летом тень под ней густая и прохладная. Хозяин сидит в этой тени, пожирает фиги, которые обещал принести домой на завтрак, и размышляет о еще одном изменении, которое произошло за эти века в языке: то, что мы сегодня обозначаем плоским политическим термином «мир и безопасность», когда-то определялось замечательным библейским выражением: «И жили Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником своим и под смоковницей своею»[52]. И в самом деле, когда я навещаю одну из тех старых-престарых, дряхлых, уже заброшенных смоковниц, о которых рассказывал выше, и сижу в ее тени, трудно не задуматься над тем, что вот так же когда-то сидел здесь человек, посадивший это дерево, и так же хотел наслаждаться миром и покоем, а на самом деле жил, подобно мне, под властью того терновника из древней притчи[53], который мнил себя настолько мудрым и сильным, что хотел царствовать над всеми деревьями, и для этого похвалялся покоем и безопасностью, которые якобы дарует им его тень. А на самом деле не было у него ни мудрости, ни силы, ни даже тени — ибо какая же тень от куста терновника? — и не мог он даровать своим подданным ни мира, ни безопасности.
Впрочем, в этом нет ничего нового. Уже во Второзаконии Господь обещает народу Израиля землю Ханаан «с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не садил»[54]. И евреи, захватив Ханаан, действительно нашли здесь все это, как после них нашли здесь это и все другие, приходившие сюда, — и филистимляне, и ассирийцы, и вавилоняне, и персы, и греки, и римляне, и византийцы, и крестоносцы, и арабы, и турки. Все они нашли здесь оливы и фиги, которые не они посадили, и террасы, которые не они построили, и колодцы, которые не они высекли, — и еще прибавили свое для следующих хозяев. Неизбежная история страны, которую Господь обещал многим и которую многие захватывали, утверждая свое право на нее. Как не прочесть в этой истории предостережение, которое она посылает каждому из ее сыновей и их властителям?!
Но что до меня, то мое фиговое дерево все еще упрямится и не растет, и я не сижу в его тени и не ем от его плодов. Каждый год оно приносит два ранних плода, и сойки съедают их еще до моего прихода. То ли на их языке определение «незрелый плод» звучит иначе, чем на моем, то ли их клювы менее чувствительны к незрелости, чем мои зубы и нёбо. Но я все же надеюсь, что в один прекрасный день это фиговое дерево перестанет «вкладывать в корни» и начнет вкладывать также в меня и возвращать мне любовь. А тем временем я учусь у него важности терпения и надежды.
Осиное гнездо
Как-то в субботу, когда я обедал на веранде, надо мной появилась оса. Она покрутилась надо мной, а потом села на тарелку. В этом не было ничего необычного: осы работают и в субботу, а мясо они любят и чуют его запах на расстоянии. Необычной была сама оса. Она была больше знакомой мне осы с веретенообразным черным тельцем, которую у нас в Израиле называют «пелех», но меньше знакомого всем шершня.
По обычаю ос, и эта гостья отщипнула себе маленький кусочек от моего блюда, взлетела и понесла его в свое гнездо. Но назавтра, когда я работал в саду, что-то ужалило меня в руку. Ощущение походило на укус пчелы, но боль была сильнее. Я проверил место укуса, не нашел на коже следов жала и сделал вывод, что речь идет об осе.