А сейчас, поскольку я уже все равно в исповедальном настроении, открою еще един свой секрет: когда меня никто не слышит, я люблю вслух имитировать монологи и диалоги животных, растений и даже неживых предметов — как, например, разговор пары носков, вернувшихся на мне из-за границы, с носками, остававшимися в ящике дома. Или вопли огурца, когда я срезаю его кожицу острым ножом. И вот сейчас, точным голосом цикламеновых семян, идеально подражая их особому акценту, я спросил: «Где вы были? Мы уже беспокоились о вас. Мы думали, что больше вас не увидим». И ответил: «Да мы просто вышли погулять немного, ведь потом, когда мы пустим корни, будет уже слишком поздно…»
И, сказав это, я понял, что, возможно, я не такой уж тронутый, как иногда думают некоторые люди (и я том числе).
И тут мне пришло в голову, что, наверно, стоило бы эти семена сохранить отдельно от всех других и посеять в отдельных горшках, чтобы знать, что эти два цикламена — те самые, которые я спас от верной смерти в тот день, когда они закатились под мой письменный стол. Я уже чуть не хлопнул себя по лбу за свой идиотизм, но тут же успокоился: ведь ясно же как дважды два, что через несколько лет, когда те цикламены, которые я посажу в этом году, вырастут и расцветут и я выйду в сад посмотреть на них, этими спасенными будут те два, которые скажут мне: «Большое спасибо». А я услышу это, и пойму, что это те самые, и отвечу: «Не стоит благодарности».
Глупый дятел
Деревня — совсем не такое уж спокойное и тихое место, как принято думать. Здесь, правда, по улицам не ходят автобусы и не слышно автомобильных гудков, воплей сирен «скорой помощи» или полицейских машин. Но зато на соседней авиабазе то и дело взлетают и садятся военные самолеты, по ночам оголтело лают собаки, а в субботу утром обязательно появляется отвратительная компания квадроциклов, которые совершают настильные прыжки над головами и своим тарахтеньем будят всю деревню.
А ко всему этому присоединяются еще и создания природы, особенно птицы. То сойки собираются среди веток пекана для хорового пения или соревнований в ругани и брани, то попугаи начинают ссориться со всем окружающим миром, а как-то раз меня чуть не свел с ума дятел, который трое суток подряд, без перерыва, долбил и долбил в моем саду.
Обычно мне нравятся эти постукивания, переходящие с автоматных очередей на одиночные выстрелы и обратно, и я люблю смотреть на дятла, особенно когда он занят охотой на личинок. Я смотрю на него до тех пор, пока он вдруг не почувствует мой взгляд, издаст вопль, означающий сигнал опасности, и умчится прочь, то взлетая, то почти прижимаясь к земле, чтобы обмануть стервятника или какого-нибудь иного врага. Он спешит укрыться в листве другого дерева, и вскоре его постукивания доносятся уже оттуда. Но упомянутый мною дятел не искал пищу и стучал не по дереву, а по скворечнику, точнее — по синичнику, который я установил в саду для гнездования синиц. И стучал он, не переставая, даже когда я пытался напугать его особенно грозными взглядами. В конце концов, я нарушил неписаное соглашение, которое заключил с жителями моего сада («Вы не мешаете мне, и я не мешаю вам»), — и прогнал его угрожающими жестами. Но он вернулся. Я прогнал его снова, и он вернулся снова. Всякий раз, когда я его прогонял, он возвращался и опять принимался стучать по несчастному домику для синиц.
Я понял, что настойчивость этого дятла вызвана тем, что он хочет свить в этом домике свое гнездо. Но вход туда был предназначен для синиц и для дятла оказался слишком мал, поэтому он пытался сделать то, что дятлы привыкли и умеют делать, — расширить этот вход. Но именно на такой случай вход в синичник был окружен плоским металлическим кольцом, которое не поддавалось даже его сильному клюву.
Туг я должен сделать отступление и немного рассказать о птицах, ради которых устанавливал у себя в саду специальный домик и так старался оградить вход в него. Синица — это маленькая симпатичная певчая птичка со светло-желтым брюшком, вдоль которого проходит тонкая черная линия, начинающаяся от самой шеи. На иврите синица — «яргази», от того же корня, что глагол «леаргиз» — «раздражать». Но несмотря на этот корень, для меня синичка — один из самых приятных жильцов сада. Самец синицы наделен удивительным певческим даром, и его громкие красивые песни извещают всех других самцов, что мой сад — это его владение. Как и все другие самцы, он считает себя таким замечательным, что желает подарить миру потомков по своему образу и подобию. А для этого ему нужна напарница и территория, которых он готов охранять изо всех сил, о чем и сообщает звонким голосом.