Итак, во всем доселе рассмотренном можно, конечно, найти известные данные для того или иного объяснения белых неудач, но все это, конечно, не могло быть решающим.
Несравненно больший вес имели иные факторы, которые возможно считать основанием причин неудачи белых. К ним я теперь и перейду.
Я начну с характеристики тех, кого белые нзаывали тогда «союзниками» и надежду на которых принято, быть может и не без основания, ставить в упрек белым…
Генерал Деникин в своем труде называет политику держав Антанты своекорыстной. Мне кажется, что это и есть самое правильное определение этой политики. «Союзников» нельзя, конечно, считать предателями, ибо в конце концов они, после мира в Бресте, ничего реального России, как таковой, не обещали; а наши русские национальные интересы были им совершенно чужды и они расценивали их невысоко. Они были действительно своекорыстны, т. е. они соблюдали только свои собственные интересы и далее этого не шли.
Всем хорошо памятна роль «союзников» в Сибири: вся «помощь», вся поддержка белым длилась только до тех пор, пока державам Согласия угрожали германцы и пока надо было во что бы то ни стало создать хотя бы только угрозу восстановления русско-германского фронта. На этом-то фронте и оказались – и чехо-словаки, сыгравшие впоследствии такую плачевную роль в ликвидации фронта адмирала Колчака, и японцы, и американцы, поляки, юго-славяне, и даже французы с их генералом, санкционировавшим впоследствии предательство по отношению к русскому вождю…
И на Северном фронте, как и на Волге за чехо-словакамн, формировались русские силы за англичанами и французами; и там так же, как и в Сибири, «союзники» оставались лишь до тех пор, пока события на полях Франции не сделали русский фронт просто излишним… Тогда англичане ушли; правда, они предложили русским уйти вместе с ними, но, когда те, стремясь к освобождению Родины, естественно, отказались, то англичане перед уходом, вместо того, чтобы передать запасы и снаряжение русским, утопили все в море… И после их ухода снабжение Северного фронта велось со дна моря… Легко себе представить, в каком виде море возвращало все то, что оно получило от «союзников».
Нельзя не вспомнить также роль английского флота при наступлении белых на Петроград, – когда русские силы при атаке Красной Горки были оставлены ими без всякой поддержки… Нельзя не вспомнить также «первую Одессу» и «первый Крым», внезапно оставленные «союзниками» в нелепый и ничем не вызываемый 48-часовой срок! Не надо забывать и той психологической загадки, что первые танки были получены большевиками под Березовкой у Одессы от французов, бежавших перед красными потому, что, по их сведениям, в рядах большевиков оказались немецкие инструкторы, т. е. те самые враги, победу над которыми «союзники» как раз в то время праздновали на Западном фронте!..
Достаточно вспомнить те обещания, которые давали от лица своего правительства французский консул Энно в Одессе и французский офицер Эрлиш в Екатеринодаре… Теперь многое тайное стало уже явным. В «Архиве русской революции»[157] напечатана секретная сводка сношений главного командования на юге с командованием французским: где же те «дивизии», которые были обещаны французами на смену уходивших с Украины немцев? Вся «помощь» ограничилась только снабжением, данным англичанами, которые, однако, в то же время не преминули поддержать враждебные Деникину кавказские новообразования…
Политика «союзников» была именно своекорыстной: им была нужна противогерманская Россия; а потом?.. Есть основания предполагать, что они продолжали «поддержку» лишь в силу того, что российская неразбериха была просто выгодна для них…
Вспомним и Крым последнего периода, периода командования генерала Врангеля. Англичане закончили свое «содействие» уже в Новороссийске. А французы… Если считать «помощью» словесное «признание» и присылку комиссара Мартеля, то, конечно, они помогли. Но если в помощи видеть что-либо более реальное, то она бесспорно была миражом.
Вывод ясен: «союзники» работали на себя и «помощь» их белым была далеко не так реальна, как это принято изображать.
Однако, говоря так о «союзниках», я считаю себя обязанным вспомнить тех англичан, которые были с нами в самом пекле боевых линий. Так, в Киеве, в конце 1919 года, я помню англичан, которые, зная по-русски только одно слово «ура», ходили в атаку с русскими ротами, оставшимися без офицера. Они поняли, что такое большевики; но убедить в этом своих соотечественников, оставшихся на родине, они не могли. Нельзя не вспомнить и тех французов, которые, будучи на месте действия, не смогли отказать в помощи белым при эвакуации Крыма… Быть может, их изменило то, что они увидели в России? Но вопросы помощи решались не на местах боя, а в Лондоне и Париже, в министерствах иностранных дел.