Август 1913 года. Я только что окончил академию и, как причисленный к Генеральному штабу, в штабе 22-го армейского корпуса принимаю участие в очередном «маневре в Высочайшем присутствии»… Случайно, во время затишья в «боевых действиях», я оказываюсь без дела и притом очень близко к тому месту, где стоит Государь Император Николай II и разговаривает с Главнокомандующим войсками Гвардии и Петербургского военного округа Великим Князем Николаем Николаевичем. Великий Князь стоит ко мне спиной… это дает мне мысль!
Я увлекался тогда фотографией. У меня в руках небольшой аппарат, который запечатлевает для меня все то, что мне хочется сохранить на будущее время… Конечно, мелькает мысль, а что если снять Государя и у меня будет мною сделанный портрет Его!
Но фотографировать Государя запрещается. Если это увидит Великий Князь, гроза войск подчиненного ему округа, то это означает тридцать суток ареста. Пощады не будет. Что-то вроде таксы!
А если увидит Государь… Не знаю, что тогда будет, но так хочется, чтобы Он посмотрел…
Я тороплюсь, волнуюсь и делаю снимок, не всмотревшись внимательно в тех, кого я снимаю… Все обошлось благополучно. Великий Князь не заметил.
После маневра я проявляю сделанные мною снимки. Вот и тот, который интересует меня больше всех… постепенно на негативе появляется… спина Великого Князя. Так. Вот почему все прошло благополучно. Но как же Государь?
Я всматриваюсь, на негативе появляется лицо… такое знакомое всей России лицо. Дальше… появляется правая рука, обратной стороной указательного пальца которой Государь проводит по своим усам. Такой знакомый, такой постоянный привычный жест Государя…
И наконец – глаза! Ура! Государь в упор смотрит в мой аппарат и так мягко улыбается… Он опять понял своего офицера. Он отлично знает, на что я шел, Он знает, что передо мной стоял месячный арест. Но Он смотрит и… улыбается. Он на моей стороне. Он позволяет мне перейти запрет! И опять протянулась та нить, которая так ясно виделась мне в день моего производства в офицеры у Царского валика.
Фотография вышла прекрасная. Я ликовал… Я дал ее увеличить, и она до самого конца висела над моим письменным столом. А потом пропала, как пропало все в нашей жизни!
Я записал несколько фактов, которые видел и переживал сам. А вот и еще то, что мне рассказывали мои друзья.
Перед войной 1914–1917 гг. Государь в гостях в собрании одного из пехотных гвардейских полков, где Он состоит шефом. Так же, как было у нас в полку 7-го февраля 1913 года.
Как и всегда, Государь милостив и доступен. Он с интересом разговаривает с офицерами полка, так охотно отвечает на их вопросы. Офицеры воспитанны и дисциплинированны – неосторожных вопросов никто из них задать не может. И Государь спокоен, и едва ли может предположить, что все же, в молодом увлечении, кто-либо из офицеров скажет то, чего говорить не полагается. Это почти что невозможно…
И все же… вероятно, простота обращения с офицерами гвардейских полков во время пребывания в их собрании Государя – может быть (и даже наверное), искреннее увлечение необычайной возможностью не только услышать слова Державного шефа, но и сказать Ему что-то… но в том случае, о котором идет речь, один из молодых офицеров, в то время, когда разговор коснулся каких-то недавно бывших в России беспорядков, вдруг, вероятно неожиданно и для самого себя, сказал неосторожное слово: «Это все жиды, Ваше Императорское Величество, мутят Россию. Убрать их всех надо». Я точно не помню слов, о которых мне говорили. Быть может, молодой офицер в увлечении сказал и больше…
Для всех это был удар грома из чистого неба. Все как-то замерли. Воцарилось неловкое молчание. Молчал и Государь, для которого неудачные слова увлекшегося офицера, вероятно, были еще более неожиданными, чем для всех других…
Император Николай II немного помолчал. Потом серьезно посмотрел на неосторожного офицера. Провел рукой по усам и сказал:
– Не забывайте никогда, что они Мои подданные!..
И продолжал разговор дальше. Все с искренним облегчением вздохнули свободно. Неосторожность офицера для него никаких последствий не имела.
Как известно, пожалование офицеров в Свиту Его Величества составляло прерогативу самого Монарха. Эта высокая награда не регулировалась никакими законоположениями – это было выражением того, что Государь хотел отличить награждаемого офицера, приблизив его к себе, отличить его по тем или иным, известным лично Государю, причинам…
Штаб и обер-офицеры в таких случаях получали звание «флигель-адъютанта Его Величества», генерал-майоры делались «Генерал-майорами Свиты Его Величества». Генералы, старшие чином – назначались «Генерал-Адъютантами к Его Величеству»…