В то время я очень дружил с моим одноклассником Николаем Абрамовичем, переведенным в наш корпус из Тифлисского, прямо в 1-ю роту. Отец его, саперный офицер, остался в Тифлисе, и Коля, не имея ни одной родной души в Петербурге, ходил в отпуск ко мне, вернее к моей крестной матери, женщине, материально более чем обеспеченной, которая разрешала мне приводить в отпускные дни тех из моих друзей, которым некуда было идти.
В тот запомнившийся мне день нас отпустили раньше обыкновенного. Наш длинный путь с Васильевского острова на Калашниковскую набережную мы начали с переезда Невы в электрическом вагончике и позволили себе прогулку от Невы через Александровский сад, по Невскому (конечно, по «солнечной» его стороне), пробираясь на Михайловскую улицу, где была конечная станция одноконной «конки», привозившей нас к месту назначения. Несмотря на необходимость особой бдительности из-за большого количества встречаемых генералов и офицеров, которым нужно было не прозевать отдать честь или стать во фронт, мы наслаждались прогулкой, после недельного сидения в стенах корпуса. Спускаясь с Полицейского моста, мы подошли к фотографии Морозовской, посмотреть всегда интересные фотографии, и отправились дальше.
В этот момент справа нас обогнал какой-то средних лет штатский господин, в сопровождении двух кадет, по-видимому, нашего корпуса. Два мальчика (не то что мы – кадеты строевой роты), очень стройные и по фигурам похожие один на другого. Увидя нас, они, по правилам, существовавшим в то время в корпусе, отдали нам, как старшим кадетам, установленную честь, которую мы, не без удовольствия, приняли…
Была яркая зимняя погода, нечастая в хмуром Петербурге, мы были молоды, шли в отпуск, нас почтили, как старших – все в нас играло…
Отдав «честь» молодым, я обратил внимание, что оба они имеют башлыки, продетыми под погоны, но на груди у них не было того «банта», который вспомнит, конечно, каждый, кто был в те времена кадетом и сооружал этот «бант», – неудача в правильном создании банта иногда давала офицеру, в момент ухода кадета в отпуск, основание отставить жаждущего отпуска и предложить ему вновь явиться… уже в воскресенье. А ведь вся прелесть-то отпуска связана была у нас с вечером субботы…
Итак, у обогнавших нас кадет я обнаружил «потрясающую» небрежность – их башлыки не были свернуты «бантом», а просто легко завязаны «по-пажески». К слову сказать, это обстоятельство всегда было предметом нашей кадетской зависти к пажам… Возмущенный такой небрежностью, я, недолго думая, обратился к ближайшему из них и, указывая на его башлык, сказал, чтобы он завязал его правильно… Бедный (я так думал) «молодой» реагировал на это как-то странно. Он растерянно посмотрел на меня, потом на штатского господина, с которым он шел, и… ничего мне не ответив, продолжал свой путь дальше. Это нас и удивило и, конечно, возмутило. Мы решили идти за «нарушителями порядка в форме одежды» и посмотреть, куда они идут?
А они шли дальше. С Невского свернули на Большую Конюшенную и продолжали свой путь… Присмотревшись к кадетам, мы увидели, что «нашим» кадетом был только тот, которому я сделал замечание, а «парный» был в форме 1-го Московского корпуса, хотя тоже отдал нам честь. Мы не понимали, в чем дело, но становилось как-то не по себе… а штатский и кадеты продолжали свой путь, прошли Мошков переулок, подошли к Мраморному дворцу и… скрылись в его подъезде…
Стало как-то неуютно… стали с Абрамовичем соображать, в чем дело, и истина раскрылась перед нами… Совсем недавно, мы узнали, что Великий Князь Константин Константинович, поощряя вверенные ему корпуса, начал зачислять в них своих сыновей. В наш корпус, как мы это уже знали, был зачислен Князь Иоанн Константинович, а второй сын Великого Князя, Гавриил Константинович – «кажется», в 1-й Московский… Все стало для нас ясным… я цукнул не кого иного, как нашего Августейшего кадета, и сопровождавший его штатский, как потом оказалось, гувернер молодых Князей, по-видимому, не желая, чтобы первая встреча его воспитанников с однокашниками произошла в такой, непредусмотренной этикетом форме, просто увел их от нас, делая вид, что не замечает, что мы их преследуем. Хочу отметить, что в те дни Князья еще не носили на шинели коронационных медалей, наличие которых значительно раньше показало бы мне с Абрамовичем, с кем мы имеем дело.
В общем, было интересно, но… жутко. Отпуск прошел как-то неопределенно, а вернувшись в корпус, мы уже имели готовое решение – доложить по начальству о том, что произошло…
Воспитатель наш, подполковник Александр Александрович Соловьев, человек не слишком храбрый, до дрожи боявшийся нового нашего директора, полковника Покотило, который, после начальствования Виленским юнкерским училищем, должен был «привести в порядок» наш корпус, пришел в ужас. Меньше взволновался ротный командир, полковник Алексей Николаевич Бенземан. Доложить директору о происшедшем «криминале» он был обязан, и мы с Абрамовичем предстали перед суровым полковником Покотило.