11 августа (Царицын – Котельниково), 12 августа (Котельниково – Е<катеринода>-р). 10-го я хотел погрузиться в вагон с вечера – когда я явился туда, то вагон был где-то загнан, а не подвезен, как было обещано, и я в страшный ливень бродил по путям. Временами меня брало отчаяние, и я в конце концов не дошел до вагона и вернулся домой. Здесь меня ждал новый сюрприз – на утро не было ни одного целого авто, кроме личного Врангеля – в полном отчаянии (нанять ничего нельзя) я командировал Тату к Шатилову и там через Софию Федоровну[133] мы на утро получили единственную целую машину и сели в вагон.
Комендант станции пожилой полковник уверяет, что у железнодорожников большевизм развит страшно и в лучшем случае нарываешься на саботаж – а резких мер никто не принимает – напротив, все миндальничают – не вешать, не пороть и т. д.
Все это возможно – у нас всегда так бывает!
В общем, мы устроились довольно хорошо – нам дали хоть и IV класс, но свой вагон, и мы в нем устроились прилично, я порядочно устал по окончании путешествия, хотя оно, по-видимому, будет длиться не более двух суток – буду опять выведен из строя, но не надолго. Желудок у меня в полном порядке, это хороший показатель.
Перед отъездом был у Врангеля. Принял он меня очень любезно, много говорил о нашей газете, о необходимости руководства ею с моей стороны, словом, полное забвение моих обид на почве неназначения Генквармом и полное желание использовать меня во всех смыслах. Обещал вернуться чуть ли не через месяц – что же и он обещал мне должность Генкварма – оба не сдержим своего обещания.
Судя по его настроению, дела на фронте поправляются – на прощанье облобызались, словом, расстались друзьями.
Хорошо, что мы уехали 11-го – начинается эвакуация лазаретов, т. к. все они у нас без колес – все же надо заблаговременно принять меры – мы едем в последнем поезде прямого сообщения с Новороссийском. Хорош бы я был, если б ждал – одна пересадка извела бы – у нас 14 мест.
А Ростов до сих пор не удосужился ответить по поводу вагона для меня – этакая рвань, можно отказать, но зачем же бесцельно тянуть, все делается, как в мирное время.
13, 14 августа (Новороссийск). Доехали мы в двое суток, т. е. очень скоро, но все же я довольно сильно измучился.
Женю застали и здоровой, и не здоровой – у нее два месяца расстроен желудок и она очень похудела, у нее развилось сильное малокровие, но чувствует она себя, видимо, хорошо. Доктор объяснял это жарой, но жары уже нет. Получается заколдованный круг – от малокровия ее нужно питать, а питать не дает желудок, и бедная девочка худеет.
Славная она по-прежнему, хотя здесь сильно распустилась и своевольничает – ну это ничего, понемногу выправим.
На фронте нами взята Одесса – прорвавшейся в тыл дивизией конницы заняты Тамбов, Козлов и Грязи; все это и в особенности второе очень меня радует. Нам необходим Курск и Воронеж.
15 августа (Новороссийск). Писать не могу – нарыв на правом мизинце мешает. Живу, ем, поправляюсь – по мере сил вожусь с Женей, очень она похудела. Кончаю на этом, больно.
16 августа (Новороссийск). Все то же. Нарыв на мизинце вскрыли, сейчас мешает писать перевязка – слишком большая.
17 августа (Новороссийск). Все то же; никого не вижу, ни с кем не говорю, весь мой кругозор – это «Утро Юга», дальше точка.
Палец проходит, скоро запишу вовсю.
23, 24 августа (Новороссийск). Ничего нового, никого не вижу, ни о чем не думаю – поправляюсь.
25 августа (Новороссийск). Ровно год тому назад я явился к генералу Алексееву, прибыв в Добровольческую армию. Я был 62-м офицером Генерального штаба – как теперь все изменилось!
Сегодня пришел ответ Плющевского, что я опоздал просьбой о назначении в Новороссийск – назначен генерал Абутков. Думаю, что это просто так говорится, все равно он ничего бы не сделал.
27-го еду в Таганрог – думаю попробовать устроиться где-либо, не знаю, удастся ли мне это, в Кавармию возвращаться не хочется.
А впрочем… и там можно дела делать и дойти до Генкварма.
Сегодня только узнал о злой судьбе, постигшей Л.Л. Родцевича-Плотницкого. Он, оказывается, при занятии большевиками Харькова остался там и служил у них, а потом каким-то образом попал в руки Добрармии и был военно-полевым судом присужден к каторге и подал о разрешении ему рядовым загладить свою вину. Жаль мне его, он, конечно, не большевик – сыграла несчастную роль безусловно его жена, из-за которой он остался в Малороссии. Жаль его – молодой генерал с Георгием – как все проходит легко, а я ему когда-то немного и завидовал.