Глава 1
Единственное, что я знаю достоверно или относительно достоверно, так это язык, на котором говорю. Однако, это знание не дает мне никаких надежных фактов. Я говорю и пишу на английском, но, судя по всему, это довольно распространенный язык. Нет совершенно никакого способа выяснить, нахожусь я в США, Великобритании, или, к примеру, в Канаде. Так уж получилось, что в нашей библиотеке совершенно у всех книг вырваны страницы с выходными данными. Я знакома, по крайней мере в некоторой степени, со всеми классическими текстами мировых культур от Вед до "Вишневого сада", однако к какой культуре принадлежу я сама, остается загадочным. Без сомнения, я в англо-саксонской стране, но кто я такая? Кем были мои родители? Я с равным успехом могу быть англичанкой, русской, полячкой или немкой. Я довольно бледная, поэтому скорее всего не имею никакого отношения к Южной Европе, Средиземноморью, Ближнему Востоку или Индии. В принципе, мой фенотип можно отнести к центрально-европейскому, однако ни в чем нельзя быть уверенной. У меня темные волосы, это лишает меня определенного круга возможностей. Сомневаюсь, к примеру, что я - шведка. Однако, у меня светлые глаза, а это сужает круг поиска настолько, что я могу с уверенностью откинуть большую часть народов Земли. На самом деле, я читала, лишь небольшой процент населения земли имеет серые глаза. В Европе, однако, кажется, что очень многие люди светлоглазые. По крайней мере, если книги об этом не лгут. Я бы не стала слепо доверять книгам, однако я ничего другого не вижу этими своими серыми глазами. Еще у меня большая грудь и очки в толстой оправе, если верить сборнику анекдотов, это может говорить о том, что я еврейка. Надеюсь, что это не так, вовсе не потому, что мне свойственен антисемитизм. Евреи - народ с очень трагической судьбой. Я читала много книг о Холокосте, и, к сожалению, у меня нет никакой надежды на то, что это - художественная выдумка. Я читала о том, что в мире великое множество языков, но не знаю, как они звучат. Можно сказать, что я нахожусь в густом лесу, и пытаюсь докричаться до мира, однако мир остается безответен и глух. Конечно, ведь мир никогда нас не видел.
Я не помню своего детства. Моя жизнь начинается с десяти лет, тогда, когда я встаю с постели и узнаю, что меня зовут Вивиана. На тот момент никакого другого имени у меня нет, и то, что имеется кажется мне красивым. Мне протягивают стакан с водой, и я пью из него, а потом меня пронзает иррациональный и оттого еще более жуткий страх: если кто-то будет пить эту воду после меня, она может ему навредить. Я начинаю дрожать, и меня гладят по голове. Но у меня больше нет других забот, кроме как допить воду до конца.
Вот такое у меня первое воспоминание. Вивиана - красивое имя. Я могла бы думать о том, что я француженка или англичанка, но на самом деле мое имя лишь отсылка к "Смерти Артура" Мэллори. И я не знаю ни единого человека, чье имя не соприкасалось бы с этой вечной историей.
Я - Вивиана, и это неплохо. Я женщина леса, то есть колдунья, соблазнившая Мерлина, и оставившая его тело покоиться в какой-то хтонической пещере. Довольно лестно думать о себе, как о женщине такого толка, когда тебе - девятнадцать. Мне - девятнадцать. По крайней мере, именно так говорят. Согласно моим анатомическим признакам я и вправду похожа на девушку в интервале от восемнадцати до двадцати четырех. Точнее сказать сложно. Жаль, у меня нет колец, как на срезе дерева, чтобы определять возраст. Нам всем девятнадцать, и мы живем в прекрасном месте, где погода всегда идеально соответствует месяцу года. Я знаю о том, что так бывает не везде, потому что в книжках часто пишут "погода слишком теплая для ноября" или "совершенно не мартовский ветер пронизывал его до костей". В месте, где я живу снег всегда выпадает в декабре, а дождь начинается в октябре, август мучительно жарок, а февраль чудовищно холоден. В какой-то степени это дисциплинирует, так, по крайней мере, говорит директор. Я почти уверена, что он контролирует погоду.
Впрочем, я не могу утверждать. Книжки учат меня ничего не утверждать. Мир очень относителен, то есть релятивен. Все в нем субъективно, различается от личности к личности и, в конечном счете, неустановимо. Так что я решила, что доверять книгам - плохая идея. Я должна сама узнать все если не о мире, то о себе. И, однажды, я тоже напишу свою книгу. Она встанет в безымянные ряды никем не прочитанных книг. Никто ее не увидит, и все же она останется на земле дольше меня.
Для такой большой работы необходимо хорошо формулировать свою внутреннюю речь, поэтому я проигрываю, как сейчас, внутренние монологи. Они помогают мне успокоиться, пока навязчивые мысли и бешеный страх не заставили болеть мое сердце. Мое сердце часто болит, я знаю, что такое бояться по-настоящему, так что не можешь даже заплакать. Правда в том, что страх - это больно. Даже очень. Он прогрызает свой путь наружу сквозь твое сердце, и это мучительно, ведь тебя едят заживо. Буквально. Даже сейчас мысль об этом заставляет меня сжаться от ужаса, ведь я боюсь в это поверить. По-настоящему. Знаете, как в книгах про безумцев. Я не безумна, по крайней мере так говорят, однако я видела много безумцев, и очень боюсь сойти с ума. Галахад, а он умный и врач, говорит, что это тоже вариант сумасшествия. Я говорю, что мне кажется, будто я падаю куда-то, и ничто не имеет ценности, и иррациональные страхи навсегда отделяют меня от людей. Иногда я не могу сомкнуть глаз, боясь, что глупые, ужасные вещи кажутся мне логичными или правильными.