Слезы текут сами по себе, смешиваясь с кровью. Краем сознания я отмечаю, что за окном разражается дождь. Я плачу, некрасиво, утирая слезы и сопли, реву, обнимаю Галахада, то что от него осталось, потому что больше у меня ничего нет. Это чудовищное зрелище развороченных органов, плоти и костей - последнее, что осталось у меня от него, последнее, к чему я могу проявить нежность. Что скажет Моргана? Я виновата? Что теперь будет без него?
Слезы капают как будто сами по себе, и я забываю обо всем остальном. Наконец, я поднимаю глаза и вижу Господина Кролика. Он стоит надо мной и Галахадом, в луже крови. Волосы у него стоят дыбом, кое-где на руках и на шее виднеются ожоги.
Я смотрю на него, глаза у меня полны слез.
- Вивиана, - говорит он слабо. И я понимаю, что передо мной Мордред. Глаза у него пустые, блестящие.
- Я поднял его из мертвых один раз, смогу и снова, - говорит он будто бы себе самому, не обращая внимание на мое присутствие. Я кидаю быстрый взгляд на Галахада.
Нет, думаю я, не сможешь. И никто не сможет. Тут костей больше, чем плоти. Всего твоего страдания не хватит, чтобы совершить такое чудо. Я снова заливаюсь слезами, Мордред тоже падает на колени перед Галахадом. Я ожидаю, что он заплачет, но он только смотрит.
И мне становится его ужасно жалко - жалкое он существо. Он даже заплакать не может, даже скорбь доступна ему не в полной мере. Глаза у него страшные, полубезумные от горя, а он не плачет. Я реву навзрыд, не останавливаясь и, повинуясь неожиданному импульсу, обнимаю его - коротко, осторожно и нежно.
Он смотрит на меня так, будто не верил до этой секунды, что я еще когда-нибудь к нему прикоснусь. И я не верила, а вот.
Он говорит:
- Простите меня.
Голос его севший, несчастный, усталый, какого я еще ни у кого не слышала. Я не могу сказать, можно ли его простить. Я не могу сказать за всех, но более того - даже за себя не могу. Я говорю:
- Выпустите нас, пожалуйста. Пора.
- Я думал, что все еще может быть нормально. Я думал, что нашу жизнь еще можно исправить. Я думал, что выбрался оттуда, чтобы сделать все лучше, чем было. Думал, что у нас будет семья. Я был таким трусом. Я был и остаюсь таким трусом! Я думал, что смогу хоть что-то!
И я вижу, что он дрожит, как будто у него высокая температура. Это заставляет меня снова обнять его. И между нами устанавливается нечто такое личное, чего у меня не было никогда и ни с кем, и я знаю, больше ни с кем не будет. Я плачу за него. Я реву громко и оголтело, а он остается неподвижен, он только дрожит. И все меньше, меньше, как будто это его боль я выговариваю на древнейшем из языков скорби.
В конце концов, он замирает, а я замолкаю. И Мордред целует меня, губы у него соленые от моих слез. Я не отвечаю ему, но и не отстраняюсь. Ему этого достаточно. Этот поцелуй очень отличается от тех, которые оставлял мне Господин Кролик. Он нежный и одновременно прохладный, целомудренный. Он любит меня, понимаю я. Он тоже меня любит, как я люблю его. Мы могли бы любить друг друга еще пару дней назад. Но теперь этого никогда не будет.
- Выпустите нас, - повторяю я. Ключ крепко зажат в моей руке. Я встаю на ноги, отхожу назад.
Что делать с Галахадом, думаю я, он останется тут, непогребенный?
- Да. Я должен выпустить вас.
Он тоже поднимается.
- Куда вы пойдете, Вивиана?
- Подальше отсюда.
- Что вы будете делать?
- Я не знаю.
Он идет к двери, но я опережаю его.
- Идите за мной. Ключ останется у меня.
- Да. Конечно.
Я выхожу из комнаты, больше не оборачиваясь к Галахаду. Я никогда его не увижу. Никогда-никогда.
Глава 12
Мы спускаемся по лестнице. Мордред идет позади меня. Он не издает ни звука, как будто даже не дышит.
- Вивиана! Где Галахад?
И я не знаю, что сказать Ланселоту, но он понимает все сам.
- Ах ты дрянь! - рычит он, наставляя дробовик на Мордреда.
- В смысле? - спрашивает Кэй шепотом. - А где Галахад?
И я понимаю, что мне все-таки придется это произнести.
- Он мертв, - говорю я бесцветно. Моргана белеет хуже снега, открывает и закрывает красиво очерченный рот, как рыба. И я знаю, что мне абсолютно нечего ей сказать. Нет слов, которые могли бы ее утешить.