Ниветта смотрит в пол, Гвиневра сжимает зубы, так от взгляда на нее скулы болезненно сводит, а Гарет выглядит так, будто сейчас расплачется.
Но никто из них на самом деле все еще не верит. Они ни разу не сталкивались со смертью, и они не видели тела Галахада. Они будут думать, что все это шутка до последнего.
- Пожалуйста, - говорит Мордред. - Давай выведем детей. А потом застрелишь меня. Я все понимаю. Все-все понимаю.
- Как собака, - смеется вдруг Ланселот, а потом быстро и точно бьет Мордреда прикладом дробовика, и тот сплевывает кровь. Он терпит молча.
- Ключ у меня, - говорю я Ланселоту. Он кивает. Лицо у него совершенно непроницаемое, такое, что даже страшно. Дуло дробовика упирается Мордреду в спину.
- Иди. Освободи детей. А потом я тебя застрелю.
- Ты пойдешь с нами? - спрашивает Гвиневра.
- Да. Конечно.
- Ура, а то мы потеряемся.
- Тихо, Кэй, - говорит Гарет. И дальше мы идем к двери в совершенной тишине. Моя жизнь, какой я ее знала, окончена. Это единственное, что я теперь знаю точно. Мне страшно, радостно, очень грустно, и я не могу верно охарактеризовать то, что я чувствую даже этими словами - все слишком глубоко, как никогда прежде.
Давно наступило утро, дождь становится все сильнее и смывает с окон кровь, смывает кровь с цветов, и теперь все кажется зеленым-зеленым, удивительным, живым. Капли бойко бьют по цветам, а потом дождь набирает еще силы, и теперь за окнами и вовсе ничего не рассмотреть, сплошная вода.
Мы выходим на улицу. Не лучшая погода для того, чтобы покидать дом. Но время пришло.
Я беру за руку Ниветту, и чувствую, как рука ее подрагивает. Мы переступаем порог последними.
- Где игрушка? - шепчет вдруг Ниветта. Я оборачиваюсь. Выпотрошенная игрушка должна была валяться у окна, но ее там нет. Мы с Ниветтой готовимся издать одинаковой силы крик, в этот момент Мордред оборачивается, и я знаю, что он вовсе не Мордред. В руках у него снова два автомата, из которых он стрелял в Галахада. Только здесь почти негде прятаться. Шум дождя практически заглатывает звук двух точеных очередей, зато грохот дробовика раздается, как гром. Мы с Ниветтой бросаемся обратно в дом, прямо над нами очередь пробивает одно из уцелевших окон.
Почти так же отчетливо, как грохот дробовика, я слышу, как Гвиневра выкрикивает заклинание.
- Обманешь меня один раз, позор тебе, обманешь меня второй раз, позор мне, - говорит Господин Кролик. И я не понимаю, кому именно.
- Кэй! Кэй! - визжит Моргана. У меня сердце в пятки уходит, и я не представляю, что в этот момент чувствует Ниветта.
Я рвусь наружу, из дома, на порог и в сад, где что-то случилось с Кэем.
- Нет, Вивиана!
Но я молча вырываюсь, и когда только лишь подползаю к ступенькам замечаю голову Ланселота. Он дышит, хрипло, по-собачьи. Воздух входит в его легкие и выходит из них с огромным трудом. Я вижу четыре красных кружках на его груди. Четыре красных кружка, что за глупость. Четыре красных кружка означают смерть. Он умрет, он тоже умрет.
Стоит только Гвиневра, и я боюсь, что все остальные мертвы, хотя только что слышала голос Морганы. Гарет забился под розовый куст, как будто тот может его спасти, Моргана лежит рядом с Кэем, и они похожи на романтичную парочку, только изо рта Кэя течет кровь, он ранен в живот. Пуля всего одна, думаю я, один красный кружок. Все обойдется. Может, мы даже Ланселоту поможем. Я, конечно, разве что царапины могу заживлять, но есть шанс, всегда есть шанс. Страдание дает силу, разве не так? А сейчас нужно сделать что-то. Я сползаю вниз по ступенькам, и Ланселот хватает меня за руку, крепко, больно, как человек, который уже не рассчитывает силу. От этого осознания или от боли, у меня из глаз брызгают слезы.
- Ланселот, - шепчу я.
- Заткнись. Только не реви, - говорит он хрипло. Глаза его обращены не на меня, он смотрит на Гвиневру. Я хочу облегчить ему боль, это я точно умею. Я шепчу заклинание, и оно работает, потому что он вдруг вдыхает глубже. Хрипы становятся сильнее.
Лицо его несколько просветляется.
Господин Кролик почти скрыт за пеленой дождя, он делает шаг вперед. Его плечо прострелено, я вижу дыру, сквозь которую можно увидеть кусок клумбы позади него. Совершенно непонятно, как его рука все еще остается соединена с телом.