- Очень концептуально, - говорю я. Моргана хмыкает и закуривает, я вытягиваю из пачки вторую сигарету.
- Я имею в виду, наша школа, как мертворожденный мир, отрезанный от доступа ко всему и медленно разлагающийся на помойке Вселенной.
Моргана затягивается и выпускает дым мне в лицо. Я делаю то же самое.
- А ты говорила, что любишь это место. Забавно получается.
- Я и люблю. Ну, знаешь, я читала, что некоторые больше всего любят своих детей-инвалидов.
- А я читала такое же про мужей-алкоголиков.
Мы смеемся одновременно, вовсе не из презрения к Стокгольмскому синдрому или неполноценным детям. Просто практически обязательным добавлением к любым нашим репликам о чем-то за пределами школы будет "я читала". У нас просто нет необходимого опыта. Наша картина мира, наверняка, сильно повреждена этим отсутствием. С другой стороны нам негде применять нашу картину мира. Моргана толкает меня в колючие ежевичные кусты, и ветки остро проходятся по моим коленкам. Мы садимся прямо на землю, я опускаю корзину с птицами и с наслаждением затягиваюсь. Курение - одно из самых больших удовольствий в моей жизни. Я захотела курить, когда прочитала первую книгу о Шерлоке Холмсе. Трубки ни у кого из взрослых не было, поэтому Ниветта помогла мне стащить у Мордреда сигареты. Мне было одиннадцать, и я до сих пор чувствую себя несколько виноватой. Однако же, первая сигарета, от которой кружится голова и разбирает мучительный кашель, осталась для меня незабываемой и прекрасной. Мы частенько воруем сигареты у взрослых, а они делают вид, что этого не замечают.
Мы с Морганой сидим в ежевичных кустах, курим и смеемся. Ягодный сок и кровь мешаются на моих коленках.
- Как думаешь, кто все-таки убил этих птиц? - говорю я сквозь смех.
И тогда глаза Морганы расширяются, ее зрачки пульсируют, а губы растягиваются в улыбке.
- Номер Девятнадцать, - говорит она. - Чтобы нас спасти. Это знак.
Выглядит Моргана в этот момент жутковато, и ее красота приобретает особый оттенок и особое значение. Я затягиваюсь глубже, и тут слышу голос Ланселота:
- Эй, курицы, вы собрали ваших дальних родственниц на вверенной вам территории?
Мы с Морганой одинаково быстро тушим сигареты, встаем. Ланселот возвышается над нами так угрожающе, что я даже забываю поднять свою корзину. Он скалится и кивает на землю, я хватаюсь за ручку, будто взвешиваю мертвых птиц.
- Так-то лучше, - говорит он. - Поздравляю с удачной охотой.
А потом Ланселот запускает руку в карман на юбке Морганы, вытаскивает пачку и говорит:
- И, кстати, это мое.
- Вам что жалко?
- Вы разве платите за них?
- Нам девятнадцать лет. На пачке написано, что курить можно с восемнадцати.
- Так, - рявкает Ланселот. - Закон в этой школе, это Мордред во-первых, я во-вторых, пачка сигарет в-третьих, и только в четвертых - Галахад. Так что подберите свои правозащитные сопли и марш на урок. Мне еще нужно проверить, сколько еды принесли остальные. Ужин себе из них будете делать, понятно?
Ланселот скалится, потом вытаскивает из пачки две сигареты, одну закладывает за ухо мне, а другую - Моргане. И, не сказав больше ни слова, уходит. Из всех учителей он самый злобный, но на него я злюсь меньше всех. Я думаю, у него именно в этом плане что-то с головой. Один раз он боевым заклинанием рассек Кэю бровь, когда тот попросился выйти во время урока. Ланселот чокнутый, не очень предсказуемый и очень импульсивный, однако дело свое он знает хорошо. Я люблю боевую магию, это весело. Однако я впадаю в истерику, когда нам приходится сражаться в парах. Мне куда больше нравится замораживать и взрывать камни, нежели обжигать, предположим, Гарета. Однако, как выразился Ланселот, он здесь закон во вторую очередь, а я - вообще не закон.
Мы с Морганой бредем к школе, и я с трудом могу рассмотреть в копне ее золотых волос кончик спрятанной сигареты. Майское солнце окончательно вступает в свои права, и я слышу пение птиц, от которого сейчас становится неприятно и неуютно. Мне кажется, этим голосам будут вторить птицы моей корзинки.
Ласточкам полагается символизировать верность и счастье, а не рассыпать внутренности по весенним садам.
Мы проходим мимо клумб с розами, и Моргана тянется к ним, касается шипов на одном из стеблей. Розы, белые и красные, ее любимицы. Чем ближе к дому, тем больший порядок приобретает сад. У ступеней, ведущих к тяжелой, широкой двери, раскинулись кусты роз, окруженные подстриженной зеленью. Здесь царит порядок, но чем дальше к воротам, тем более хаотично располагаются цветы, садовые и дикие. А дальше дорога поднимается вверх, и за чугунными воротами, литой сетью между двух каменных столбов, уходит еще выше, к пруду.