— А как вы расцениваете последний урок четверти, на котором вообще говорилось неизвестно о чем? — не утерпела Эмилия Львовна. — О кино, об актерах, об итальянской живописи, о Палехе и, кажется, даже о… птицах! Нам стало известно, что товарищ Ларионов в конце каждой четверти практикует подобные штуки. Что-то вроде вечера вопросов и ответов?
Иванова усмехнулась:
— Все можно извратить. И в вашем изложении, уважаемая Эмилия Львовна, это действительно выглядит нелепостью. Как, впрочем, и в докладе…
— Так оно и было, — вставила Макунина.
— Не совсем. — Маргарита Афанасьевна повернулась к инструктору. — Надо вам сказать, Владимир Тикович, что последний день четверти, последний урок — божье наказание для всех нас. Оценки выставлены, дети их знают, они уже мысленно — на каникулах, в кино, на стадионе, в парке, где хотите, только не в школе. И если учитель работает ритмично, если ему не нужно под занавес кого-то переспрашивать, чтобы выставить спасительную троечку ради процента, то ему нелегко на таком уроке. Новый материал не дашь: ребята за каникулы позабудут. Вот и получается тягучее, нудное времяпрепровождение. А питомцы Ларионова ждут этих часов с нетерпением, потому что знают: будет увлекательный разговор обо всем, что их интересует. Позволяется задавать любые вопросы — литература, искусство, музыка, природа, политика, история, даже… не улыбайтесь, — биология! Евгений Константинович буквально начинен, простите меня за неудачное слово, самыми разнообразными знаниями. То он рассказывает им о литературных мистификациях, то историю изобретения фарфора от монаха д’Антреколя до Виноградова и Ломоносова, то легенды и действительность, связанные с мифической птицей Рух из «Тысячи и одной ночи» и мадагаскарским эпиорнисом. Причем, если он чего-либо не знает, — ответ откладывается. «Это интересный вопрос, ребята, — говорит он, — но я, к стыду своему, не сумею на него ответить. Почитаю — расскажу». Вот вам и весь криминал! Нет, дорогие товарищи, вы как знаете, а я хочу поблагодарить Евгения Константиновича за науку: он делает то, к чему мы должны стремиться, — ученики на его уроках не бесправные приживальщики, которые только потребляют готовое, они пробуют самостоятельно открывать для себя мир, литературу, язык! А учитель у них не пророк, не оракул, а старший друг и помощник! Я говорю друг, потому что они любят его!.. — Маргарита Афанасьевна даже изменила обычной своей медленной манере говорить и так торопилась, точно боялась, что ее сейчас перебьют и посадят на место. Переведя дыхание, она в упор посмотрела на Эмилию Львовну и с облегчением закончила: — Вот, теперь у меня душа спокойна…
Поднялся шум. Все рвались выступать. Тянули руки Нахушев и Сафар Бекиевич, что-то порывался сказать директор, вдоль длинного стола, по обеим сторонам которого сидели учителя, островками шелестели негромкие разговоры, сливавшиеся в нестройный гул.
— Товарищи! Товарищи! — надрывалась Эмилия Львовна.
Макунина молчала, ни на кого не глядя. У Евгения Константиновича был виноватый вид.
Собрание это долго потом вспоминали. До самых последних минут оно так и не вошло в привычное нормальное русло.
Получивший слово Нахушев, встряхнув рыжим хохолком на затылке, ринулся в драку, как задиристый молодой боец, впервые рискнувший попробовать силы в настоящем деле. О Ларионове он почти не упоминал, полностью присоединившись к Маргарите Афанасьевне.
— Я вот сидел и думал: как мы могли дойти до жизни такой? Я всего второй год в школе, но глаза и уши у меня есть! Зачем было устраивать комедию? Кому неугоден Евгений Константинович? Люди — не ангелы, и у него, конечно, как у любого, свои недостатки найдутся, но он прекрасный учитель! А о вас, Ираида Ильинична… — Нахушев опять тряхнул волосами и, видимо впадая в отчаяние от собственной дерзости, пошел напролом: — О вас говорить надо! О ваших методах администрирования, об отношении к товарищам по работе!
— Много себе позволяете, молодой человек! — срывающимся голосом бросила Макунина. Она с огромным трудом сдерживалась, чтобы не вмешаться, сдерживалась потому, что не знала, с какой целью явился инструктор. Кто прислал его и зачем?..
— Вы не уважаете и не любите никого, кроме себя, — совсем распалясь, уже почти кричал математик. — Как вы отзываетесь о людях за их спиной? Директора чуть ли не при учениках обзываете «тряпкой» и «простоквашей», Лидию Евстафьевну — «недотепой». Вы просто… просто третируете ее! Учителям затыкаете рот — не сметь свое мнение иметь!