Это было так обнаженно, дико, что она ужаснулась, судорожно дернулась, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, столик качнулся назад, Оля схватила рукой воздух, непроизвольно задрала ноги и, не удержав равновесия, полетела через перила…
Она уже не слышала звона посыпавшейся с полок посуды, хлопнувшей двери и душераздирающего крика Ираиды Ильиничны, — те стремительные секунды, что отделяли ее от земли, успели оставить в ней лишь разяще острое воспоминание о боли, вспыхнувшей вдруг сразу в нескольких местах ее тела, противоестественно изогнувшегося, как у тряпичной куклы, налетавшего то на бельевые прутья, то на края балконов…
Ее подобрали, разбитую, на песке, в ворохе веревок и окровавленного белья.
— Скорей, скорей! — торопил шофера врач «скорой помощи». — Мы еще можем ее спасти!
ЗАПИСКИ ЛАРИОНОВА
ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ
Третий год мы живем в новом доме. Говорят: «курятник на сто квартир», «коробка», в которой нельзя чихнуть, чтобы не услышал сосед.
А мне нравится.
Мне, человеку необщительному, скорее способному наблюдать и слушать, чем участвовать и говорить, а потому видящему, быть может, немного больше других, импонирует его бодрый коллективный ритм, недоступный подслеповатым турлучным домишкам старого Нальчика, обнесенным глухими заборами, где во дворах по натянутой проволоке носится, звеня цепью, беспородный пес, оглашая окрестность простуженным лаем.
Теперь, когда стройка отодвинулась почти к самым горам, туда, на места бывших пустырей, заросших летом яично-желтым донником, бледно-фиолетовыми, белыми с коричневинкой цветками клевера, стрекучей крапивой и лопухом, где нынче глинистая земля разворочена, изрыта котлованами, из которых не по дням, а по часам, как грибы после дождя, поднимаются кирпичные этажи, — теперь наш двор — это громадный прямоугольник, образованный девятью многоэтажными зданиями, довольно чистый, ухоженный, во всяком случае без следов строительного мусора. В центре его — четыре беседки с бетонированным основанием, каркасом, сваренным из двухдюймовых водопроводных труб, и шиферной кровлей. Девчонки всех возрастов рисуют тут классики, женщины сушат привезенную с огородов картошку, известная часть мужчин, тех, кого при всем желании не сочтешь домоседами, по вечерам, а в субботу и воскресенье едва ли не от темна до темна, — истово, азартно забивают козла «навылет», время от времени бегая в магазин, чтобы за рубль семнадцать раздавить бутылочку на троих.
Правда, у поклонников Бахуса дела основательно пошатнулись: вышел строгий правительственный указ, ограничивший пьянство, — забегаловки на углах позакрылись, а водку ни с утра, ни после семи не достанешь. Однако истинные приверженцы зеленого змия все же устраиваются по мере возможности: то тут, то там, под одним из орехов в саду, можно увидеть воровато озирающуюся троицу с оттопыренными карманами.
«Козлятников» я, честно говоря, недолюбливаю — не могу понять, как люди ухитряются не отупеть, проводя многие часы за этой однообразной и, по-моему, не очень умной игрой, но они как-то вписались в общий пейзаж двора и без них он кажется пустоватым.
С трех сторон двор окаймлен молодыми деревцами конского каштана, кленов и лип, перед подъездами — куртины с цветущими настурциями, петуниями, флоксами, махровыми и китайскими гвоздиками — тут уж кто во что горазд, — а между беседками — посыпанная мелким щебнем вперемешку с песком спортивная площадка, где мальчишки гоняют в футбол.
На высоких перекладинах в выходные дни хозяйки выколачивают пыль из ковров, на ветру колышется настиранное с утра белье, возле самодельного гаражика возится со своим недавно купленным «москвичом» Шалико Исидорович, очень милый человек, а Ирина, видя его из окна, подтрунивает надо мной: удостоился, мол, богатой невестки с приданым.
В траве, положив морду на лапы, сибаритствует ничейная дворняга Бутька, которую кормят всем миром, она сытая, гладкая, ночует то в одном, то в другом подъезде и считает своим долгом старательно облаивать посторонних, проходящих через наш двор.
Балконы домов, обращенные во двор, имеют свое особое лицо — им далеко до парадности или, скажем, относительной благопристойности балконов уличных, — добрая часть их загромождена, захламлена всякой хозяйственной утварью и заготовками на зиму, — тазами, ящиками, снизками красноперки и сазана, которые вялятся на солнцепеке, ожерельями красного перца и противнями с сушеной курагой; прутья решеток заплетены обрезками мягкой пластмассы или просто прикрыты изнутри фанерой, кусками шифера; кто посноровистей, сколотил себе специальные высокие шкафы для посуды, банок, ведер и другого кухонного скарба, и конечно же, — повсюду торчащие стержни и веревки с бельем; а уж самые домовитые на пятых этажах налепили над балконами козырьки из листового железа, цветного рифленого пластиката и брезента.