Поэтому в последние дни Евгений Константинович был рассеян, много курил, чаще, чем стоило бы, обсуждал с Ириной список приглашенных гостей и шептался с детьми, советуясь с ними, что подарить жене, причем решающий голос имела Татьяна, возмущавшаяся неосведомленностью мужчин в таком простейшем вопросе.
И вот именно теперь Алексею понадобилось огорошить всю семью заявлением о своей женитьбе.
На Евгения Константиновича известие произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Сын выбрал явно неподходящее время.
Ирина Анатольевна возилась с Танькой на кухне, прокручивая через мясорубку помидоры на томат, а он сидел за письменным столом и перелистывал книжки, купленные накануне. Алексей слонялся по комнатам без дела, несколько раз подходил к отцу, ковырялся в книжном шкафу, стоявшем тут же, запихивал книги на место, мялся и крутился около, пока Евгений Константинович, сняв очки, не спросил его:
— Чего ты нудишься? Матери там рабочая сила — во как нужна.
— Я помогу, я помогу, — с готовностью сказал Алексей. — Но сначала выслушай меня.
— Говори, я слушаю, — Ларионов скрипнул стулом, поворачиваясь, и испытующе, с беспокойством посмотрел на сына. — Что? Что случилось?
— Ничего… особенного, — язык плохо слушался Алексея. Он насупился и, сделав паузу, сказал натянутым звенящим голосом: — Я женюсь, папа!
Евгений Константинович от неожиданности уронил очки на пол. Поднял, оторопело посмотрел на разбившееся стекло.
— Что… ты сказал?
— Мы с Машей подали заявление в загс! — с вызовом ответил Алексей, напрягаясь, готовый к немедленному отпору, если это потребуется.
Евгений Константинович щелкнул костяшками пальцев.
— Да… сюрприз, как говорится. Ступай позови мать.
Алексей метнулся к дверям и чуть не столкнулся с Ириной Анатольевной. Руки у неё были красные от помидорного сока. Сзади возникла Танькина рожица.
— Мужчины не догадываются, что нам нужна помощь? — спросила Ирина Анатольевна. — А отчего это вы оба какие-то растерянные? Женя? Что такое? На тебе лица нет. Алеша?!.
— Повтори, пожалуйста, — сказал ему отец.
Танька молча забилась в угол между книжным шкафом и стенкой и стояла там, не дыша, понимая, что стряслось нечто из ряда вон выходящее и ее могут прогнать. Глазенки ее поблескивали от любопытства и некоторого испуга. Если это то, о чем она догадывалась…
— Ну?!.
— Мама… мы с Машей… Короче — я женюсь! Вот!.. — Алексей стоял у окна, спиной к свету, глядя себе под ноги, негнущийся, чужой, враждебный.
— Но почему так скоропалительно? — Евгений Константинович уже был уверен, что худшие его опасения сейчас подтвердятся, и чувствовал, как в нем накипает раздражение, гнев на сына, который создает ему новые сложности. — Ты слышишь? Он не соизволил даже прилично выразиться! Скажем: «Вы не против, если я женюсь?» А утвердительно, как уже решенное дело! Вы, значит, как себе знаете, а я вас предупредил!
— Женя!..
— В двадцать лет, недоучившись, не проверив, наконец, своих чувств, вот так, с бухты-барахты, на первой попавшейся смазливой девчонке!
— Папа! — предостерегающе остановил его Алексей. И побелел как мел. — Я прошу тебя не продолжать! Если ты скажешь о Маше хоть одно плохое слово!..
— Затыкаешь отцу рот, мальчишка?! — Евгений Константинович трясущейся рукой расстегнул ворот рубашки и сел на тахту, не в состоянии что-либо добавить. В голове уже прыгали шипящие пузырьки, пенились, распирая затылок, и, лопаясь, отзывались на зубах стылой оскоминой.
— Женя, успокойся! Давайте без шума… Алеша, сядь.
Он сел на стул. Мать тоже села, но на тахту, рядом с отцом, взяла его за плечи.
— Тебе нехорошо, Женя? Танюша, принеси валерьянки!
— Не надо мне валерьянки! Не делайте из меня истеричку!
— Алеша!.. Но почему так неожиданно?
— Не знаю, мама, почему вам кажется неожиданным, — отчужденно сказал Алексей. — Родителям Маши так не показалось.
— Приспичило им, видите ли…
Евгений Константинович вышел в спальню, ссутулив плечи, и прислонился лбом к холодному оконному стеклу. Он уже ругал себя за внезапную вспышку — что называется завелся с пол-оборота — и несколько минут стоял так, пытаясь справиться с медленно стывшим в нем гневом. Когда он вернулся, Алексей по-прежнему сидел на стуле, скованный и ощетинившийся. Ирина Анатольевна что-то говорила ему.