Много шутили, пели. Потом Ирина Анатольевна посекретничала с мужем и попросила слова.
— Тихо! Невеста говорить будет! Тихо! — Сафар Бекиевич ткнул пальцем в бок Нахушева, который завел спор с захмелевшим историком.
— Спасибо вам, друзья, — сказала Ирина Анатольевна. — За внимание, за ласку. Мы очень тронуты, поверьте… Спасибо. А сейчас я хочу обнародовать одну семейную новость… В нашей семье и… в семье наших будущих родственников Шалико Исидоровича и Нонны Георгиевны, — она сделала жест в сторону супругов Кочорашвили, — скоро произойдет важное для нас событие.
— Никак — опять свадьба, — догадался кто-то.
— Да. Свадьба. Месяца через полтора-два Алеша и Марико поженятся… И мы, конечно, приглашаем всех вас.
— За молодых! — громко сказала Нонна Георгиевна.
— За молодых!
Алексей и Марико встали. Он не знал, куда девать руки от смущения, и заглаживал пальцами уголок скатерти прямо перед собой. Отец пришел ему на помощь, подав фужер с шампанским.
— За вас же пьют. Держи. И налей Марико.
Алексей повиновался и пролил вино на скатерть. Когда наконец все выпили и разговор принял другое направление, он сел на свое место, укоризненно посмотрев на мать. Она поняла и наклонилась к нему:
— Ничего, Алик. Привыкай. Ты ведь жених теперь.
От матери непривычно и приятно пахло вином, пахло духами, щеки ее разрумянились. Нарядная, в светло-голубом платье, с модной прической, она показалась Алексею совсем молодой, чуть ли не девушкой, и он, стесняясь, тихо сказал ей:
— Ты сегодня красивая, мама…
Она благодарно кивнула и положила ему на тарелку куриную ножку.
— Ешь, Алик. Ты — как в гостях.
Татьяна завела магнитофон, все потянулись в гостиную.
Сафар Бекиевич разошелся: смешно приплясывая, кружил в вальсе свою жену, не решаясь приглашать других женщин. Его грузная, крупная фигура с короткими ногами и солидным брюшком тяжело проносилась по комнате, он весь сиял, а в серванте жалобно позванивала посуда.
Танцевали все, кроме Шалико Исидоровича. Он устроился в низеньком кресле без подлокотников, причем колени доставали ему почти до подбородка, и на все уговоры «поработать ногами» отрицательно мотал головой: «Нет, что вы, я не умею. Тут я без лоцмана не выплыву. Пожалуйста, не беспокойтесь, мне не скучно».
Когда «старики» устали и, отдуваясь, расселись на диване и стульях, серединой комнаты, откуда был убран палас, чтобы удобнее танцевать, завладели молодые.
Общий восторг вызвали Таня и Марико. Под музыку из греческого фильма «Край залива» они плясали сиртаки[13].
Наблюдая за дочерью, Евгений Константинович не мог прийти в себя от изумления. Ну, Марико — ладно: взрослая, невеста — мало ли где могла она научиться легким воздушным движениям, почерпнуть чувство ритма и музыки. Но Танька!.. Откуда, когда взяла она эту осанку, горделиво-царственную и лукаво-задорную одновременно, когда проскочила тот неуловимый рубеж, который отделяет угловатого, нескладного подростка от сложившейся девушки?.. Кто преподал ей первые уроки полудетского еще кокетства, не слишком бросающегося в глаза, кто помог найти верную золотую серединку, чтобы кокетство не превратилось в манерное кривлянье, не нарушило условную возрастную границу, когда для ребенка чересчур много, а потому противно, а для девушки неумело и ложно?
Серебристо звенели бузуки, наполняя комнату плавными, стремительными звуками музыки, с которой века не стерли эллинской величавости; сквозь сдержанные, нарочито замедленные аккорды аккомпанемента рвался страстный темпераментный ритм, ускоряющийся с каждым тактом, — и они обе, Марико и его дочь Таня, — он, конечно, видел сейчас одну дочь, — понимали это, улавливали скрытую энергию мелодии и быстро, безошибочно перекладывали ее на язык танца.
Под конец Таня сняла руку с плеча Марико и, отскочив на шаг от партнерши, вдруг пошла в бешеном удвоенном темпе, лихо перебирая ногами и слегка поворачивая бедра на тот же счет — не вульгарно, не вызывающе, а женственно, целомудренно, пока мотив не оборвался на пределе и последний звук еще плыл, а они уже отошли в сторону, счастливые, задыхающиеся.
Гости зааплодировали. Особенно Нахушев не жалел ладоней.
Алексей тоже с удовольствием хлопал и думал о том, что, наверное, его сестра и невеста станут подругами, и это доставляло ему радость.
Евгений Константинович подавил в себе желание обнять Таньку или хотя бы, как он не раз проделывал, шутливо шлепнуть ее ладонью пониже спины. Но он поостерегся. Нет, брат, дудки! Не шлепнешь! Вот и дочь выросла!..