— Спасибо, — сказала она и, взяв письмо, пошла к выходу, но у дверей задержалась и, обернувшись, добавила: — Извините меня…
…Вернувшись после уроков домой, Евгений Константинович застал сына сидящим за письменным столом над разорванной пополам тетрадкой.
— Что случилось?
— Ничего особенного, папа, — отозвался Алексей. — Первый раз в жизни я получил двойку.
Из другой комнаты выглянула возмущенная Танина рожица.
— Он все правильно сделал. Она ему неправильно банку поставила!
— Какую банку? Как ты говоришь, Таня?
— Как все говорю. Она даже не проверила!
Оказывается, в 10 «А», где теперь учился Алексей, был сдвоенный урок литературы, и на одном из часов они писали работу по русскому языку. Нужно было сочинить маленький рассказик о летних впечатлениях и подчеркнуть обособленные обороты. Алексей не подчеркнул, а надписал на полях. В конце работы стояла жирная красная двойка и было небрежно написано: «Не по условию».
Евгений Константинович проверил: ни одной ошибки.
— Может быть, ты что-нибудь позволил себе на уроке? — на всякий случай спросил он.
— Ничего не позволил. Ты же сам знаешь, что он этого не умеет. Она даже не стала читать, а сразу влепила ему…
— Таня, иди к себе, — строго сказал Евгений Константинович. — И потом — почему «она»? Я думаю, надо говорить Ираида Ильинична!
— Пускай Ираида Ильинична, все равно неправильно! — неохотно, но она все же ушла.
— Дай мне тетрадь, — попросил Евгений Константинович. — Я поговорю с учительницей, но ты не должен был ее рвать.
— Не знаю, что на меня нашло… Обидно просто.
…Разговор состоялся на другой день в кабинете Макуниной. Она была взбешена, хотя и вела себя подчеркнуто вежливо. Она не привыкла выслушивать замечания, чувствуя себя в школе полновластной хозяйкой. Смирный Варнаков ей ни в чем не перечил, старательно обходя острые углы. Ему оставался год до пенсии, и он не хотел портить себе жизнь. Физик был слишком добродушен, чтобы принимать его всерьез, а других она давно держала в узде. И вот является посторонний и начинает мутить воду! Много на себя берет!
— Я не настаиваю, чтобы вы исправили отметку, хотя это было бы справедливо, — говорил Евгений Константинович. — Но согласитесь, что мне теперь нелегко будет поддержать ваш авторитет в глазах сына…
— Я в дешевом авторитете не нуждаюсь!
— Смотря что понимать под словом «авторитет»…
— Знаете, товарищ Ларионов, оставьте свои поучения при себе! Подумайте лучше о собственных обязанностях!
— Я говорю с вами как отец Алексея, а не как учитель.
Ираида Ильинична с трудом сдерживалась. Она не могла не понимать, что перегнула палку, и от этого еще больше злилась. К тому же вчера вечером, задав Оле традиционный вопрос: «Ну как ваш новый учитель?» — она услышала ответ, который ее глубоко уязвил.
«Знаешь, мама, — подумав, сказала Оля, — по-моему, у нас еще такого не было. Как он говорит!.. И мне кажется, он очень хороший человек…»
— Вы ничего больше не хотите мне сказать? — прервал ее мысли голос Ларионова.
— Я все сказала.
Выходя из кабинета, Евгений Константинович твердо знал, что нажил себе врага на всю жизнь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дома у Марико Кочорашвили вечно толпился народ. Эта смазливая разбитная толстушка с черными невинными глазами, казавшимися огромными на маленьком круглом личике, и часу не могла просидеть в одиночестве.
Школьные вечеринки в складчину, устраиваемые далеко не всегда с ведома и позволения старших, танцульки под магнитофон и прочие сборища, до которых общительная Марико была превеликой охотницей, затевались именно у нее и главным образом по ее инициативе.
Ей все позволялось. И потом — никто не имел такой просторной квартиры, как ее родители, которых часто не бывало дома. Отец Марико — штурман торгового флота — собирался на пенсию и четвертый месяц находился в последнем своем заграничном рейсе. Мать, в прошлом учительница начальных классов, теперь не работала, но от скуки завела миллион знакомых и пропадала у них до позднего вечера. Если же компания случалась в ее присутствии, она спешила куда-нибудь с визитом, чтобы «не мешать молодым веселиться».
В Нальчик они переехали из Одессы год назад по настоянию матери, которая, как многие жены моряков, возненавидела море.
В квартире обыкновенно оставалась приходящая домработница Тося, девица неопределенного возраста, ленивая и языкатая. К своим обязанностям она относилась спустя рукава и исчезала при первой возможности.