«Первая группа — 11.45» — было написано карандашом в углу страницы. А ниже — крупно, с восклицательным знаком: «30 октября. 6 час. Оля М.»!
Алексей вспыхнул и отпрянул в сторону.
30 октября! Завтра! Так вот, значит, до чего дошло? Ей уже назначают свидания?!
Это подло! Сченснович старый — ему гораздо больше двадцати! Конечно, чертовски умен, сложен, как античная статуя, не урод, — девчонки от таких без ума. Но Оля!..
Алексей уехал домой один. Забыл в раздевалке плавки и шапочку, но не вернулся.
Что делать?..
Он был глубоко убежден: нельзя сидеть сложа руки. Надо немедленно действовать. Не ради себя, нет, — ради нее. Она ослеплена, ей вскружило голову внимание взрослого мужчины, — ну, бывает наваждение, он знает, читал, — даже толстовской Наташе не удалось избежать…
Так или примерно так он рассуждал, весь внутренне взъерошенный, растрепанный, и бесцельно болтался по пустым окраинным улицам, лишь бы явиться домой попозже, уйти от вопросов, не встретить испытующего отцовского взгляда.
Первая любовь эгоцентрична и не признает ничьих прав, кроме своих собственных.
Кто из нас не считал откровенным предательством самые невинные знаки внимания, оказанные другому нашей избранницей? Кто не совершил глупостей, неосмотрительно и бездумно разрушая еще не окрепшие узы первой привязанности неосновательными придирками и подозрениями? Кому посчастливилось (или наоборот — разве это когда-нибудь знаешь наверное?) не испытать жестоких уколов полудетской ревности, такой яростной и отчаянной, потому что жизнь еще не раскрыла всех своих красок, и палитра пока бедна, и на ней только две — белая и черная?..
…После уроков подошла Зарият. Строгая, худенькая, с большими миндалевидными глазами, как на старинных восточных миниатюрах. Секретарь школьного комитета комсомола. Щеки ее покрывал нездоровый румянец: у нее был врожденный порок сердца, что сообщало отношению к ней одноклассников особую, не свойственную подросткам мягкость с примесью затаенного любопытства. Очень немногие, в их числе и Алексей, ничем не выделяли ее среди других, и она платила им за это самой искренней дружбой.
— Алеша, ты не забыл?
— О чем, Зари? — он с трудом оторвался от своих мыслей.
— Тебе же выставку готовить. Разве Ираида Ильинична не говорила? Вечер сразу после праздников.
Он смотрел на нее, плохо соображая, о чем идет речь.
— Что с тобой сегодня? Рассеянный с улицы Бассейной! Я — о выставке!
— А-а! Ладно. Но, честное слово, Зари, я не знаю, где мы возьмем… По-моему, только Влахов еще мастерит что-то, а остальные…
— Надо найти. Может, что-нибудь ребята делали в прошлые годы? Нехорошо, если у всех классов будет, а у десятых нет.
— Раз ты так считаешь, я постараюсь. — Алексей заставил себя улыбнуться.
— Найдем, — подтвердил подошедший Петя. — Сбацаем вернисажик не хуже других, будет люкс мажор. Не сомневайся, Зари.
— Смотрите же.
День прошел как во сне. Все валилось из рук. Уроков Алексей так и не приготовил и с пяти часов торчал на балконе, прислушиваясь к музыке, доносившейся из квартиры Макуниных. Оля играла на пианино.
С гор дул резкий ветер, — несмотря на солнце, было холодно, Алексей основательно продрог и собирался погреться, но тут музыка оборвалась.
— Чего мерзнешь? — спросила Таня, высунув любопытную мордочку в дверь. — Курить начал, что ли?
— Не мели ерунды, — с досадой ответил Алексей. — Займись своим делом. Оставь меня в покое.
— Подумаешь, — пискнула она и, ткнув его кулачком в бок, исчезла.
…Сейчас Оля уйдет!
Вот она надевает куртку, снимает дверную цепочку…
И никто ее не удержит?
Он стоял потерянный, не замечая, что весь дрожит — то ли от холода, то ли от нервного напряжения.
Нет, так нельзя! Он должен…
Он и сам не представлял себе, что именно «должен».
С трудом попав в рукава, напялил плащ, не ответил на Танькино «Куда ты?» и полетел по лестнице через три ступеньки.
Оля села в автобус, который отошел перед самым его носом. Пришлось ждать следующего.
Куда и зачем он ехал?
Даже не знал, до какой остановки.
Скорей всего — к центру города: оттуда близко парк, обычное место встреч и свиданий. Кстати, там, внизу, живет Сченснович. Но ведь не пойдет же она?..