Рядом с ними жил слесарь-железнодорожник с женой, толстой громогласной женщиной, и четырьмя сыновьями-погодками, которые дрались между собой по всякому поводу. В тот вечер у них были гости.
Влахов терпел доносившиеся сквозь стену звуки радиолы часов до одиннадцати, пока не опустошил поллитровку водки, а потом забарабанил кулаками к соседям так, что с потолка посыпались куски старой побелки.
Потасовка развернулась в узком коридорчике, куда разбуженный шумом Петя выскочил в одних трусах. Слесарь тоже был изрядно на взводе, и они с Влаховым, не причиняя друг другу особого вреда, пыхтели посреди тесной передней, выкрикивая бессвязную брань и нанося удары.
У Влахова, правда, был разбит нос: кровь стекала на разодранную рубашку, и Петя, которому спросонья померещилось бог знает что, зашелся в истерике.
Два дня мальчик никого не узнавал, лежа в больнице, а на третий медленно пошел на поправку. Следов болезни вроде бы не осталось, если не считать повышенной возбудимости.
После гибели матери (Петя и сейчас толком не знал, как ее угораздило попасть под машину на тихом перекрестке) бразды правления решительно и круто взяла в свои руки Евгения Филипповна, Петина бабушка по материнской линии. Она забрала внука к себе, предоставив бывшего зятя собственному попечению. С завода, где он работал вахтером, его вскоре выгнали за прогулы, и он пристроился на лодочной станции. Зимой чинил поломанные скамейки, красил щиты в парковом хозяйстве, делал, что скажут, и беспробудно пил вечерами. Днем он всегда был в одной «поре», то есть немного «поддавши».
Изредка появлялся у тещи. Клянчил деньги, выводя этим из терпения Петю, нудил, плакался на свою долю, но чаще уходил, с чем пришел: Евгению Филипповну не так-то легко было разжалобить.
После праздников, незадолго до начала ученической конференции, которую готовила Ираида Ильинична, он нанес им визит в состоянии более или менее приличном. Надел даже чистую рубаху, повязал древний галстук, настолько засаленный, что нельзя было угадать его первоначального цвета.
Влахов впервые был у них с тех пор, как бабушка выхлопотала квартиру в новом доме.
— Ишь ты, — садясь на стул, сказал он хрипло. — Сподобилась, значит, Филипповна?
Петя стоял у окна, неестественно выпрямившись, и ковырял пальцем землю в цветочном горшке.
— А что ж? И мы не последние. Нашу завалюху аварийной признали. Ломать будут. Советская власть стариков не забывает… Чего пожаловал-то?
Иван Никанорович покосился на стол, где на тарелке лежали остатки пирога, и потянул носом.
— Ты бы поимела совесть, Филипповна, — начал он осторожно. — Я вот, можно сказать, неделю на одном квасе… Хлеба не на чего купить…
— Не пил бы, — сказал Петя.
— Не встревай, сопливый еще! Чтоб те три дня заикаться…
— Он дело говорит. Снимай кепку, соберу тебе поесть…
Иван Никанорович заерзал на стуле. Потер рукой малиновый припухший нос. Глазки забегали. Он не любил, когда его перебивали.
— Не надо мне твоей еды.
— Зачем тогда пришел? — опять спросила Евгения Филипповна недружелюбным тоном.
Влахов встал. Вся его дипломатия сейчас полетит кувырком. Он знал это. Его уже приводили в бешенство сознание собственной неправоты и эта теплая уютная комнатка, и новый костюм на сыне, и его начищенные туфли.
— Живете, да? — наливаясь злобой, прохрипел он. — А тут хоть пропади? Шифоньер ты забрала, старая жмотка? Нюркин хабур-чабул увезла? Увезла. Три отреза было. Иде они? А мы ить наживали не порознь. Алименты с меня тянешь справно. Тут твоя сила!
— Ты сызнова за старое, — спокойно сказала Евгения Филипповна. Накрыла пирог салфеткой и села на табурет. — Мало, что Анну в могилу свел, — голос ее дрогнул, — ступай, пока соседей не позвала!
Петя шагнул к отцу.
— Оставь нас в покое!
Иван Никанорович тяжело посмотрел на него.
— Надрючился! Сказано: «Обряди чурбан — будет Иван!» Змееныш! Отца родного…
— Не надо мне такого отца!
Неизвестно, как бы все кончилось, если бы не пришла Марико. Она легонько стукнула в дверь и, не услышав ответа, открыла.
— Можно? Здравствуйте, Евгения Филипповна. У вас не заперто…
Как всегда улыбающаяся, цветущая. Окинула любопытным взглядом Ивана Никаноровича, Сморщила носик.
— Петя, ты готов?
— Да.
— Пойдем, поможешь мне вышивки отобрать. Ираида Ильинична просила: один стенд на выставке не заполнен.