Прежде чем пропустить Марико и Петю, она придирчиво их оглядела.
— А чего это у вас?
— Бомба, тетя Феня!
— Дурака не валяй! И без тебя тут хватает… валяльщиков!
…Коридор на первом этаже заставлен столами, на которых можно увидеть все что хочешь, — начиная от довольно сложных моделей и приборов, изготовленных в кружке Сафара Бекиевича при самом непосредственном его участии, и кончая пластилиновыми кошками и зайцами, слепленными в начальных классах. На стенах — монтажи, стенды, рисованные газеты.
Ираида Ильинична в шуршащем трикотиновом платье, специально для торжественных дней, — была в своей стихии: носилась с какими-то списками, отдавала распоряжения, распекала кого-то за неповоротливость, поправляла где что не так, сопровождаемая стайкой девчонок и Эмилией Львовной, тоже озабоченной, возбужденной, как будто здесь готовилось по меньшей мере решительное сражение и от них — его тактиков и стратегов, только от них одних, — зависел его исход.
У стены, несколько подавленный, оглушенный размахом предстоящего действа, стоял физик и посматривал на входную дверь: ему было высочайше поручено встречать гостей — директоров и завучей других школ, шефов, кого-то из городской комсомольской организации и гороно.
— Будете принимать приглашенных, — вздернув подбородок, сказала Макунина. — Пусть раздеваются в моем кабинете — и в зал, на первый ряд. Вот вам ключ от кабинета.
— Но я…
— Да смотрите не перепутайте чего-нибудь. Знаю я вас: кроме своих опытов ни на что не годитесь.
Он не успел возразить: она уже отвернулась, подхватила щупленького Семена Семеновича, явно не чувствовавшего себя здесь хозяином положения, и увлекла его на второй этаж — распорядиться насчет бархатной красной скатерти, извлекавшейся из кладовой в особых случаях.
Сафар Бекиевич вздохнул и занял назначенный ему пост в вестибюле. Ключ так и висел на его коротком толстом пальце.
К нему подбегали ребята, о чем-то спрашивали. Он рассеянно отвечал и отправлял их, боясь прозевать гостей.
Физика любили. За ум, за добрый характер, за то, с каким самозабвением он отдавался своему предмету. Но трудно было найти в школе человека, чья внешность так не соответствовала бы внутреннему содержанию.
Фигура у него была большая и несуразная. Если начать сверху, то выглядел он примерно так: копна черных седеющих волос, похожая на пучок проволоки от радиоантенны, угловатая несимметричная голова, лицо плоское, с очень длинным тонким носом и узко посаженными глазами. Дальше шло крупное грузное туловище с утолщением посередине и не очень прямые, явно короткие для такого массивного верха ноги. Он часто моргал и как-то странно открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на песок, и верхняя челюсть не сразу попадала на нижнюю. Людьми с подобной наружностью обычно пугают маленьких детей, но с Сафаром Бекиевичем это был бы пустой номер: его нескладной, умилительно-добродушной физиономией нельзя было напугать даже грудного младенца.
Подошел Ларионов.
— Что вы тут пристроились?
— Да вот… это самое, — смущенно ответил Сафар Бекиевич. — Хозяйка велела разводить по местам высоких представителей. Поназвала. Не умеет без тарарама.
— В энергии и организаторской жилке ей не откажешь. Да и ребята, по-моему, увлечены. Доклады, выставка…
— Так-то оно так. Мне другое не нравится. Она ведь — не для детей. Для себя. Чтобы шуму побольше, чтобы говорили: «Ах, ах, какая Ираида Ильинична, ах, какая научно-техническая конференция!..»
— Может, мы к ней несправедливы? — задумчиво сказал Ларионов, обращаясь не то к собеседнику, не то к самому себе. — Кое-какая фальшивинка, правда, есть: очень много работ не ребячьих…
— Ей это безразлично. Важны декорации, без них нет спектакля. Кстати, ваши, кажется, сегодня тоже что-то показывают?
— Кто?
— Ну, драмкружок?
— А… да. Первый акт из пьесы Мариенгофа «Рождение поэта». О Лермонтове. Не совсем еще готово, надо бы подрепетировать.
— Послушайте, вы не уходите, а? Честное слово, я перед начальством робею, ну, просто это самое…
— Хорошо, — улыбнулся Ларионов. — Я не уйду.
Сафар Бекиевич облегченно вздохнул.
— Вот спасибо. А ей меду не давай… помните солдатскую поговорку: лишь бы хлопнуть по голенищу. Как-то был случай: Макунина засиделась допоздна, часов до девяти, в своем кабинете и позвонила одному довольно высокому руководящему товарищу. «Такой-то слушает». — «Ох, извините, пожалуйста! Это я, Ираида Ильинична Макунина. По ошибке. Что? Да, сижу еще на работе: дел накопилось столько… днем все некогда, знаете. Семен Семенович? Нет, что вы, он давно ушел, в школе никого, кроме меня»…