— Нравится? — она качнулась на каблуках.
— Высший класс, — голос у Пети померк. — Кого угодно можешь охмурить…
Впорхнули Рита и Зарият, тоже нарядные, в новых платьях, немножко чопорные от этого.
— Виталька, как всегда, опаздывает, — посмотрев на часы, сказала Рита.
— Придет.
— Потанцуем? — Марико включила магнитофон. — Дамы приглашают кавалеров… — и сделала шутливый книксен перед Алексеем.
— Я ведь не умею.
— Ничего. Доброе старое танго.
Молодость тем и хороша, что умеет жить настоящим. Прошлого пока нет, будущее скрыто туманной дымкой где-то за дальней далью и не вызывает ни забот, ни тревоги; жизнь едва начата, а когда впереди много, человек щедр и быстро забывает плохое.
Все куда-то ушло, растаяло в цветных елочных огоньках, в возбуждающей музыке танца, в черных мерцающих глазах Марико, в улыбке, блуждавшей на ее губах, когда она мягко исправляла его ошибки, то слегка придерживая Алексея и касаясь его левым плечом, то поворачивая, чтобы не столкнуться с Зарият и Петей, которые кружились рядом.
Алексей не слышал ног — они двигались сами, легко несли его навстречу незнакомому притягательному ощущению уверенности и силы. Оно рождалось в нем само, непроизвольно, рассеивая вечные сомнения и нерешительность, — наверное, от того, что так хорошо и просто смотрела на него эта девушка, которую он почти не замечал прежде, пожалуй, даже красивая в праздничном платье, без густого слоя туши на ресницах и веках… Без краски?
— Почему ты остановился? — тихо спросила она.
— У тебя…
— Что? — Марико покраснела. Этого за ней не водилось раньше.
— У тебя глаза не накрашены. Забыла?
— Нет, — румянец на ее щеках стал гуще. — Я знаю… тебе не нравилось… — она несмело подняла на него глаза.
— Так лучше, — сказал он и добавил, поражаясь собственной дерзости: — Тебе так больше идет.
— Правда?
— Честное слово.
Их кто-то остановил. Марико обернулась. Петя тянул ее за руку.
— Вы что? — лицо злое: кажется, сейчас ударит. — Глухие оба? Не слышишь, что ли, Марико?
В прихожей трезвонил телефон. Она бросилась туда, закрыв за собой дверь.
— Ты чего взвинченный? — спросила Петю Зарият.
— Приснилось тебе. Эх, девочки-мармалеточки!.. — он притопнул ногами:
— Виталий звонил, — сообщила Марико, входя. — Он не один. Дружка своего тащит сюда… с девушкой. Говорит, хорошие ребята. Университетские. С первого курса. Что я могла ответить? Пусть идут. Тося! Тося, поставь еще два прибора!
Влахов завозился с магнитофоном. Нашел шейк. Что-то из песенок новомодной Аббы.
— Дадим дрозда, Марико?
Она сделала отрицательное движение головой еще до того, как сказала «нет».
— Почему?
— Некогда. Скоро провожать старый год. Пошли, Рита, на кухню, иначе Тося индюка переварит. Зари оставим с ними. Развлекать…
За стол сели в десять. Знакомый Виталия Кравченко оказался плотным приземистым пареньком, развязным, небрежно одетым, в цветном свитере и вызывающе желтых башмаках на толстой подошве. Длинные прямые рыжие волосы и баки совсем не подходили к его простецкой физиономии. Звали его Эдиком, так, по крайней мере, он отрекомендовался. Спутница его, Тина, веснушчатая девица с носиком-туфелькой, остренькими редкими зубами и скошенным подбородком, напоминала испуганного зверька. Виталий успел всем «по секрету» шепнуть, что она не более как партнерша Эдика по танцам. А танцует он классно.
Так вышло, что Пете Влахову досталось место рядом с гостьей, хотя он долго хитрил, вертелся возле стола, усаживая других, чтобы очутиться поближе к Марико.
— Ничего себе — застолбил участок, — пробормотал он сердито, придвигая к себе тарелку. — Золотая жила…
— Что вы сказали? — манерничая, спросила Тина.
— Гамлета декламирую: «Буты чи не буты — ось у чим заковыка!» Тебе силосу положить? — повернулся он к ней, сразу переходя на «ты».
— Главное в женских туалетах — открыть ровно столько, чтобы у мужчин хватило воображения на все остальное… — разглагольствовал Эдик, пяля глаза на своих соседок Риту и Зарият.
Зарият закашлялась.
— Нельзя ли обойтись без сомнительных острот?