— Вы — пуританка?
— Эдик — поэт, а поэтам простительно, — вставила Тина.
— Пишете стихи? — из вежливости поинтересовалась Рита.
— Балуюсь… Но предупреждаю — читать не буду: не тот настрой, — небрежно откинувшись на спинку стула, заявил он.
Девушки удивленно переглянулись. Марико подавила улыбку.
— Индюка нести? — с порога спросила Тося.
— Сейчас не надо. После двенадцати. Садись с нами.
— У меня картошка жарится. После уж…
Тося тоже принарядилась. Шерстяное платье абрикосового цвета с трудом вмещало ее несколько раздавшуюся фигуру: пояс врезался в талию, а внушительный бюст так натянул материю, что перед перекосился. Но Тосю это, видимо, не смущало.
…Молодежная вечеринка!
Кто не помнит ее!
Шумную, брызжущую весельем, немного безалаберную, потому что в первый раз нет ни учителей, ни наставников и через край бьет пьянящее чувство свободы, от вина чуть кружится голова, и обязательно надо быть самым заметным, остроумным, лучше всех танцевать — под любую музыку, будь то скрипучая дедовская фисгармония, сиплые звуки забытого патефона или вполне современный электрофон, — разве важно, когда, с кем это происходит, с каким по счету поколением — бабушками, отцами, внуками? Так было, есть и, наверное, должно быть!..
Но, может, кто и растерял воспоминания, заваленные грудой прожитых лет, а теперь брюзжит, что в минувшие дни ничего подобного не позволялось? И как допускают нынче? А вдруг что случится?.. А если?..
Нет, нельзя бросать молодых без глазу.
Может, и так. Рецепта здесь не придумаешь. Но с юностью люди когда-нибудь расстаются. Не сажать же под стеклянный колпак?..
Алексей Ларионов светло будет вспоминать первую свою самостоятельную встречу Нового года, Петя — плохо: есть вещи, которые на всю жизнь оставляют горький осадок.
Было — что полагается. И спор о призвании, о том, куда идти после десятого класса, — тут уж авторитетно высказались студенты Эдик и Тина, — и всякие игры — в «мнения», в «Что было бы, если бы». Был свой «козел отпущения», непременная принадлежность любой компании — сам он воображает себя гвоздем вселенной и важничает, не подозревая, что над ним потешаются. В этом смысле привычная Петина роль, которую он частенько брал на себя, довольно прочно перешла к Эдику, изрекавшему свои благоглупости с архисерьезным видом. Он откровенно ухаживал за строгой Зарият, державшей его на расстоянии, и разучивал с ней замысловатые па.
Алексей, забыв обо всем на свете, полностью подчинился восхитительному непринужденному настроению, которое позволяло ему не оглядываться на каждый свой шаг и потому чувствовать себя другим человеком.
Он танцевал с Марико. Сияющая, раскрасневшаяся, она сама спешила ему навстречу при первых же аккордах очередного танца, и оба они не замечали, как неестественно громко звучит чересчур беспечный хохот Влахова и как мрачнеют его глаза.
Все чаще Петя исчезал в соседней комнате, где стоял недоеденный, недопитый стол, заваленный тарелками, огрызками, кусками мяса и пирога вперемежку с рассыпанным конфетти, и прикладывался к нетронутой бутылке с вином.
Он видел их одних — Алексея и Марико, — хотя вынужден был оказывать внешние знаки внимания оставшейся без призора Тине. Ее, видно, вполне удовлетворяло Петино общество — она напропалую кокетничала и, танцуя с ним, вертела худеньким задиком гораздо больше, чем того требовали обстоятельства.
Изредка появлялась Тося, садилась на диван и жевала цукаты, с интересом глазея, как молодежь танцует. На мокрых губах ее белели песчинки сахара. Марико удивило томное мечтательное выражение на лице Тоси.
— По-моему, она чуточку опьянела, — шепнула она Алексею, показав кивком головы на диван.
— Зачем она вам? Мама твоя, кажется, не работает?
— Нет, — улыбка Марико погасла. — Вообще мы живем как-то не так…
Часа в два ночи, воспользовавшись тем, что Алексей вышел в коридор — позвонить домой, — Петя бесцеремонно бросил Тину посреди комнаты и подошел к Марико.
— Не надо бы тебе больше пить, — рассеянно сказала она.
— Благодарим за заботу, — Влахов шутовски поклонился.
— Не стоит.
— Ты что же, решила совсем не обращать на меня внимания?
— Ничего я не решила. Оставим это, Петя.
— Не оставим, — он упрямо мотнул головой. — Не оставим. Как прикажешь понимать? Полная отставка, да?
— Не нравится мне твой тон.
— Перебьешься. Не в тоне дело. Да или нет?
— Ты много себе позволяешь!
— Не больше, чем другие, — Петя проглотил подступивший к горлу комок. — Одно слово от тебя требуется — да или нет?