— Ты мне надоел. И ты пьян. Отойди!
— Хорошо же, — с угрозой сказал он. — Я отойду… совсем отойду!
— Вольному — воля…
Алексей потушил в передней свет и, входя в гостиную, столкнулся с Петей, проводил его недоуменным взглядом: ему показалось, что глаза Влахова полны слез.
В темноте коридора Пете стало мучительно жаль себя. Вслед ему неслись насмешливые, дразнящие звуки музыки. Ничего не произошло. Никто, наверное, кроме этой пигалицы Тинки, не обратит внимания, что его нет. Никому он не нужен.
Странно — в острой жалости, цепко впившейся в него когтистой хваткой, была не только боль, но и горькое удовлетворение: ну и пусть, ну и ладно, чем хуже, тем лучше!
Он коротко по-детски всхлипнул и, размазывая ладонью непрошеные слезы, не отдавая себе отчета, куда идет, — в этой квартире пропасть входов и выходов, — толкнул первую попавшуюся дверь.
До него не сразу дошло, что он ошибся и находится не на лестничной площадке, а где-то еще, в совсем незнакомом месте.
В окно неосвещенной комнаты сквозь занавеси пробивался холодный свет ущербной луны, наполовину задернутой тучами. У стены, в неясном сумраке, — широченная плоская кровать.
— Ты чего, дурачок? — услышал он голос Тоси и различил перед собой ее силуэт в белом. Она собиралась ложиться. — Да ты никак плачешь? — шершавая, сухая, как скорлупа грецкого ореха, рука ее погладила его по щеке. Далеким, забытым воспоминанием повеяло на него от этой неуклюжей ласки.
Петя всхлипнул громче и уткнулся лицом во что-то теплое, живое, обволакивающее…
От Тоси пахло вином и дешевым одеколоном.
— Ну, что? Ну, что? Обидели тебя? — сказала она с коротким смешком, прижимая его к себе.
Он почувствовал под рубашкой ее крепкие круглые ноги, и ему стало жарко.
— Тонкослезый какой, — сказала она, отстраняясь… И потянулась к двери: — Еще кто ткнется…
В замке щелкнул ключ.
Евгения Филипповна не спала, когда он вернулся. Лицо ее было бледно, веки покраснели.
— Где ты пропал? Я поднималась, сказали — пошел домой.
Петя молча достал из кармана пиджака скомканный галстук, удивленно посмотрел на него, точно не понимая, как он туда попал, и швырнул на спинку стула, стоявшего у окна. Сел спиной к бабушке, облокотившись на подоконник.
На улице посветлело, приближался рассвет. Пошел частый мелкий снег.
— Нигде я не был…
— Петенька… — Евгения Филипповна подошла к нему, тронула за плечо. — Бедный ты мой… сиротка…
— Что еще?
Она сморкалась в огромный самодельный платок.
— Иван Никанорыч-то… умер. Приходили от него. Господи, страшно-то как — в самый Новый год…
Он сначала не понял, повернулся, глядя на нее пустыми глазами.
— Как… умер?
Что-то вдруг оборвалось в нем, последняя слабая ниточка, которая еще помогала держать себя в руках, и он беззвучно тяжело зарыдал.
Бабушка терла глаза платком и расстроенным голосом причитала:
— Ну, что ж теперь делать-то, что ж теперь делать?..
ЗАПИСКИ ЛАРИОНОВА
ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ
У всякого возраста свои привилегии, свои сложности и заботы. Но, к великому нашему огорчению, все мы, достигая любой из главных ступеней жизни и собираясь на нее подняться, редко делаем это, не покачнувшись, принимая новую роль, уготованную нам природой, во всеоружии з н а н и я. Опыт приходит задним числом вместе с ушибами и синяками, полученными по дороге, как плата за досадное опоздание, как зарубки для памяти.
Спустя годы оборачиваемся назад, удивляемся собственной былой беспомощности и сожалеем, что ничего нельзя повторить, невозможно начать сначала.
В молодости, уже обзаведясь семьей, я часто мечтал о том времени, когда дети вырастут, станут все понимать, и вот наконец пригодятся «зарубки», — будет мне с моими отпрысками легко и просто.
Не тут-то было.
Снова — нехоженая тропа, опять — задачки со множеством неизвестных, а в ответ не заглянешь. Новое качество — отец почти взрослого сына, — по крайней мере, меня застало врасплох. Женщины острее отзываются на такие вещи: Ирина первая заметила перемену, происшедшую с Алексеем.
Однако достанется и на мою долю: судя по всему, впереди еще немало сюрпризов. Сейчас ему по вечерам названивает эта разбитная хохотушка Марико. Он стесняется нас с Ириной, если мы дома, но сломя голову бежит на звонок, а мы, обескураженные его непостоянством, не знаем, как относиться к изменившейся обстановке.
Может быть, нужно учить молодежь любви?..