— Само собой, дядь Саш. — Из мастерской выглядывает белобрысый голубоглазый парень.
— Вот, Крис, учись, как надо со взрослыми разговаривать.
— Дядя Саша, — хихикает тот, почёсывая покусанную лодыжку.
— А вы прямо грамотно писать стали, приятно читать, — говорит мне Петя.
— Вот он, мой домашний редактор, — взъерошиваю Крису волосы, тот смеётся, — его благодари.
— Так это ты все рассказы отредактировал? — удивляется Петька, разглядывая моего питомца.
— Ага, чуть от смеха не лопнул.
— А мне как раз бета очень-очень нужна.
— Ты на Фикбуке обитаешь?
— Да. Alone in the Dark — это я.
— Лол! Спишемся.
— Видишь, Крис, я тебе нового клиента подогнал!
— Вообще-то ты стоял глазами хлопал.
— Вот вредина, ты, Петька, ещё подумай хорошенько, прежде чем с ним связываться.
— Мне понравилось, как он вас отбетил.
— Звучит двусмысленно, не находишь? — ухмыляюсь я. — Как игрушка, пользуешься?
— Лучше не вспоминать, — краснеет Петька, маша на меня руками.
Мы запрыгиваем на жёсткие сиденья, открываем на всю окна, пристёгиваемся и, проскакав по местным колдобинам до трассы, уверенно мчим в центр.
— А ты неплохо водишь, — одобряет Крис.
— Ну так я много чего неплохо руками делаю.
Крис искоса глядит на меня, откинувшись на спинку сиденья.
— Опять ты надо мной прикалываешься, пошляк.
По пути я даю ему последние наставления, а он на удивление серьёзно и внимательно слушает, мотая на ус.
Заезжаем во двор и останавливаемся возле его подъезда. Нервничая, он выглядывает в окно, собираясь с духом.
— Уверен, что мне с тобой подняться не надо?
— Соблазн свалить всё это на тебя велик, но нет, я должен сам, иначе так и буду за твоей спиной прятаться.
— Правильно, лучше прячься перед ней.
— У тебя что, критические дни?
— Это нервное, ну давай, родной, вперёд! Удачи! — Крис берётся за ручку. — Ой, погоди, чуть не забыл. — Достаю из кармана и вешаю ему на шею ключ на кожаном шнурке. — Это чтобы ты знал, что у тебя есть дом, где тебя любят и ждут. Куда ты всегда можешь вернуться.
— Спасибо, Саш! — Обнимает меня.
— Дай знать, как отстреляешься.
— Обязательно!
Он уходит, оглянувшись и махнув от двери в подъезд, а я остаюсь ждать в машине, чтобы у него было больше уверенности от осознания, что я рядом.
Самые бесконечные два часа в моей жизни. Вениаминыч, если только ты ошибся насчёт его родителей и они что-нибудь сделают с Крисом, я сначала убью их, а потом приду по твою душу. Впервые за последние двадцать лет мне нестерпимо хочется закурить. А потом он появляется, красный, яростный, твёрдый и спокойный, как айсберг, утопивший Титаник. Такое чувство, что для него прошло не два часа, а два года.
— Саша, это очень тяжело — быть мирным воином, — он забирается на сиденье, — и очень жестоко. Я сказал родителям, что очень сильно их люблю и сожалею о случившемся, попросил прощения за своё необдуманное поведение, причинённое беспокойство и огорчения. Но они всё равно раскричались: где ты был, о чём думал, как посмел и так далее.
— И ты им выдал правду-матку?
— Да. Сказал, что если они меня так ненавидят, то пусть откажутся и сдадут в детский дом. Мама в слёзы, отец за ремень. Я сказал папе, что люблю его, и попросил не делать мне больно.
— А он?
— Бросил ремень и ушёл курить на кухню в форточку. Когда он вернулся, я повторил, что люблю их, уважаю и почитаю, что, слоняясь и побираясь по вокзалам, я переосмыслил свою жизнь и теперь мне очень стыдно за своё поведение, и вновь извинился за всё, что раньше творил. А затем попросил, чтобы они тоже относились ко мне по-человечески, что я ребёнок, мне важно их мнение и я нуждаюсь в их одобрении, поддержке и заботе.
— Слезу пустил?
— Сама пустилась. Отец опять ушёл курить, а мама — пить валерьянку. Вообще, я больше ждал, пока они набегаются туда-сюда, чем разговаривал с ними. Под конец у меня вообще возникло чувство, что они боятся ко мне подходить и находиться со мной в одной комнате. Особенно когда закрылись и шушукались на кухне. Наверное, обсуждали, их я ребёнок или меня инопланетяне подменили. В очередной заход я рассказал, как ты меня приютил и что ждёшь внизу, так как беспокоишься и хочешь убедиться, что со мной всё в порядке. Как ты и предсказывал, встретиться с тобой они не захотели, видимо, им действительно сейчас стыдно смотреть тебе в глаза. Отец бодрился и даже пытался шутить, а мама утянула меня кормить да всё расспрашивала, откуда у меня эти вещи. Короче, вот… — Лезет в карман и достаёт пару мятых тысяч.
— Оставь себе на «Сникерсы».
— Окей! — не моргнув глазом, соглашается Крис. — А любовь правда страшная сила.
— Ты сказал, что вам надо в полицию сходить?
— Да, сейчас пойдём. Саша…
— Да.
Крис смотрит на меня, сглатывает, а глаза блестят, наполняясь слезами, а он всё смотрит и смотрит. Капли срываются вниз, и я обнимаю его.
— Вот, значит, что самое трудное, — говорит он, шмыгая носом, — как же мне дальше без тебя? Так невыносимо больно, словно душу вынимают. — Губы его дрожат и кривятся.
— Крис, кончай, или ты и мне душу хочешь вынуть, чтобы не одному реветь? Я и так из последних сил держусь.
Он отстраняется и со всей дури хлопает себя по щекам, оставляя розовые отпечатки и разевая в беззвучном крике рот.
— Это ещё что за херь?
— Ну, так в одном аниме делали.
— Да, японцы те ещё извращенцы. Помогло?
— Больно. — Надувая губы, он потирает щёки и поднимает серьёзные глаза. — Саша, стань моей целью, только не пиши мне, а то я не выдержу и прибегу к тебе, не пройдёт и дня.
— Я буду писать для тебя сказки.
— А я — их редактировать и рисовать иллюстрации.
— Но если на пути к независимости ты встретишь свою Звезду, не считай себя предателем и будь счастлив, как буду счастлив я, осознавая, что ты обрёл свой мир. Или подкараулю и съем вас обоих, — вставляет Зверь, заставляя мальчика улыбнуться. Только улыбка всё равно выходит сквозь слёзы.
— А как же ты?
— Клетка пуста, я свободен, чего мне ещё желать? Будь счастлив, Крис! Пока!
— Пока, Саш, и спасибо за всё! Дождись меня, я обязательно приду!
Я прибираю в квартире, наводя привычный пустой порядок. Собираю с пола листы бумаги, на одном из них рисунок Криса. Одинокая девочка стоит на крыше многоэтажки, а ниже в распахнутом окне застывший мамин силуэт, уносимая ветром записка.* Дети, которым не хватило тепла родительских сердец, уходят в небо, к Солнцу, что греет всех протягивающих к нему свои ладони.
Открывается дверь, и входит брат. Окидывает взглядом пустую студию. Коробки с игрушками ещё вчера вечером забрал Вениаминыч, пообещав вскорости реализовать через свою телефонную службу поддержки одиноких сердец.
— Решил, значит, сделать по-своему?
Я ничего ему не отвечаю, продолжая складывать карандаши и краски с кисточками.
— Я с тобой разговариваю, урод!
— Юр, чего ты от меня хочешь?
— Ты исковеркал, испоганил всю мою жизнь!
— Чем я могу тебе помочь?
— Ты можешь, тварь, сдохнуть?!
— Нет, — спокойно отвечаю я.
— И как теперь планируешь зарабатывать? Опять будешь жопу подставлять да сосать сморщенные члены у старых пидоров?