— Санчелло, привет!
— Привет, Юр. Зайдёшь?
— Когда?
— Сегодня в обед.
— Что, соскучился?
— Дело есть…
— У-у…
— И да… соскучился, — говорю я и отключаюсь.
Замеряю рулеткой одежду Криса и подхожу к дивану.
— Крис.
— Чего?
— Я в магазин сгоняю, куплю тебе пару футболок да трусов с шортами, кепку ещё. Ты тут не скучай, кино погляди, там на винте полно всего. Хорошо?
— Угу.
— А тебя замкну, сиди тихо, как мышка.
— Угу…
Собираю заказы для клиентов и вызываю такси, дорого, но чёрт с ним, иначе к обеду не успею вернуться. Надо скорее забирать машину из ремонта.
У последнего клиента, любителя русских народных сказок и разговоров по душам, я, как обычно, немного застреваю.
— Как там наш питомец поживает? — спрашивает он, подходя вплотную и заглядывая в глаза. Хоть я и немногим младше, но чувствую себя с ним глупым нашкодившим мальчишкой. Умеет он поставить в неловкое положение и выковырнуть то, что даже от себя прячешь.
— Какой питомец?
— Так-так, — прищуривается он. — А питомец у тебя уже не один?
— Один, — понимаю я, что речь о Звере, про которого я ему невзначай сболтнул, когда он, тренируясь, засовывал в меня золотое вибрирующее изделие номер семнадцать, а затем заставлял его сносить, квохча. — Евграф Вениаминович, но мне правда пора бежать, такси ждёт.
— Беги-беги, от себя не сбежишь.
Прыгаю в такси и спешу домой. В кармане вибрирует телефон.
— Саня, я у тебя под дверью, а ты где?
— Извини, уже подъезжаю, сейчас поднимусь.
Взбегаю с пакетами по ступенькам.
— Прости, Юр, совсем замотался.
— Обновки купил?
— Почти. — Открываю дверь, пропуская брата.
— Мне показалось, у тебя тут телек работал, охи-вздохи… Не понял.
Во весь экран пятеро накачанных амбалов беззвучно трахают во все дыры связанного парня, а из-за спинки дивана испуганно выглядывает Крис. Смотрит на Юрку, на меня, вновь на Юру. Уголки губ опускаются, а глаза наполняются слезами.
— Предатель! — выкрикивает он и, рыдая, стискивает, царапает себя за плечи.
Бросаю пакеты и кидаюсь к нему. Развожу его руки и обнимаю, он вырывается.
— Дурак, это мой брат. Он не за тобой. — Как я не сообразил, что Юркина полицейская форма может его напугать?
— Что здесь, нахер, происходит? — вопрошает тот, разуваясь.
Крис всё ещё вздрагивает, всхлипывая, в моих объятиях.
— Юр, налей себе чего-нибудь, я тебе всё объясню.
— Да уж постарайся, — смотрит он на кончающих в открытый рот парня мужиков, расстёгивает рубашку, открывает холодильник и достаёт сок. — Хоть бы пива какого купил.
Я глажу по спине и отстраняю заплаканного Криса.
— Ты как, успокоился? Можешь полчасика погулять, пока я с братом переговорю?
Он шмыгает носом и кивает, ему стыдно.
— Прости, это я виноват, не сообразил тебя предупредить. Надень пока старое. Вот, пятьсот рублей возьми, мороженое купи или ещё чего-нибудь.
Крис натягивает бриджи и, вытирая глаза, выходит на лестничную клетку.
— Итак, — Юрка отпивает сока, — ты за старое? — Движется ко мне, расстёгивая и вытаскивая из петель ремень. — Тянешь в дом всяких шелудивых щенков. Придётся тебя наказать.
Останавливается вплотную к дивану, между моих коленей. Делает глоток и указывает ремнём вниз. Я протягиваю руки и расстёгиваю молнию на его брюках.
========== 4. Я убил в себе Зверя ==========
Отец Юры работал в милиции. Он забрал меня с улицы и усыновил, когда мне почти исполнилось четырнадцать лет. Я тогда уже какое-то время промышлял с Викой на трассе. Обычно всё ограничивалось мастурбацией или отсосом, и я как-то не задумывался, что будет, если кто-то захочет большего. Но зачастую я оставался лишь зрителем, любителей мальчиков среди дальнобойщиков было не так уж и много. Но даже в этом случае Вика со мной делилась, говоря, что я приношу ей удачу и у неё отбоя нет от клиентов. Я же считал, что водители чаще останавливались, потому что у них срабатывал инстинкт защитника, когда они видели женщину с ребёнком, и оказывались несколько шокированными после озвучивания перечня услуг.
Вика была классной, на дюжину лет меня старше, но мы отлично ладили и весело проводили время, в кино ходили и даже снимались пару раз. Но сниматься мне не понравилось, надо было делать вид, что мне в кайф, а я никак толком возбудиться не мог, то ли был слишком пьян, то ли из-за того, что все смотрели. Меня вообще сначала хотели уколоть, но Вика устроила истерику и не дала. В итоге я, кажется, вырубился, и не помню, чем закончились мои кинопробы. Башка на другой день болела страшно, и чувство, будто меня поездом переехало и ещё пару километров по шпалам тащило. При всяком удобном и неудобном случае она называла меня своим кавалером. Я хоть и смущался, но очень гордился таким вниманием. Мы переспали лишь пару раз, и, будто удовлетворившись выполненной миссией по моему возмужанию, она больше не предлагала, а я, в прямом и переносном смысле слова, всё чаще склонялся и тяготел к членам с волосатыми яйцами, даже к таким потным и вонючим, как у дальнобойщиков.
Наша точка располагалась на выезде из города, сразу за мостом, под которым я ночевал, свив гнёздышко из картонных коробок. В нише пованивало мочой и дерьмом: какие-то идиоты забирались наверх под мост, чтобы посрать, скорее всего, пацаны с ближайшего пляжа. Я убрал, что смог, но многолетний запах остался. Под мостом водилось эхо. Если громко крикнуть, оно отвечало с другой стороны реки. Хотя, если кричать одному, потом становилось только грустнее.
Приближался сентябрь, и ночью спускалась прохлада. Дрожа, я просыпался ещё до рассвета, разводил костёр и пёк картошку, украденную с огородов по другую сторону моста, или яблоки. Мне нравился их запах и сладкий липкий сок, выступающий из-под обгорелой чёрной кожицы, обжигающая пальцы и губы душистая мякоть. Очень хотелось покурить, но я держался, потому что иначе вообще не мог спать из-за першения в горле и постоянного кашля. Несмотря ни на что, на воле мне было лучше, чем в детском доме или приюте. Порой одиноко, но, предоставленный самому себе, я острее чувствовал свою душу и находил в этом утешение. Тогда я ещё любил себя.
Утро выдалось тихим, я искупался и грелся теперь на солнышке, сидя на сваях, оставшихся от старого моста. Глядел на своё отражение в спокойной воде. Мне очень нравилось моё загорелое дочерна тело, выгоревшие за лето тёмно-русые волосы, улыбка, ямочки на щеках. Улыбка и весёлый детский задор в глазах, отточенная до совершенства невинность были моим оружием, потому что сам я себя ребёнком не чувствовал, а чувствовал воином, прошедшим через тысячи и миллионы битв. Не знаю, почему так, но чем глубже я в себя всматривался, тем сильнее ощущал дыхание вечности, и улыбающийся мальчишка в зеркальной глади казался мне сказочным незаслуженным сном.
Натянув полосатую тельняшку и обрезанные выше колен дырявые джинсы, я поднялся по лестнице и перешёл мост. Мимо с шумом и грохотом проносились машины, обдавая бензиновой гарью. Вики ещё не было. Я топтался на обочине, раздумывая, что делать. Работать одному страшно. Будучи молчаливым, я бы и пары слов не связал, за меня всегда договаривалась она. Из задумчивости меня вывел скрип тормозов. Дверь легковушки открылась.