ГУСТАВ (говорит из глубины комнаты). Я не люблю слово «галерист». Оно слишком напоминает мне слово «гитарист». Кроме того, при каждой галерее обычно есть свой ручной прикормленный эксперт или искусствовед. А двоим платить комиссионные я не могу.
Густав приносит две чашки кофе и садится рядышком с Адель на кушетку. Они пьют кофе. Пауза.
АДЕЛЬ (кокетливо). Скажи, а я красивая?
ГУСТАВ. Бог вашему лицу дал яркость красоты, смущающую взор, влекущую мечты.
АДЕЛЬ. Ах ты хитрый лжец. Впрочем, только счастье делает женщину красивой. А чтобы быть счастливой, надо быть любимой.
Она ставит чашку с кофе на маленький столик и садится Густаву на колени.
Хочешь меня?
ГУСТАВ (ставя свою чашку на пол). Конечно.
Он старается её обнять и поцеловать в губы. Адель отстраняет его от себя.
АДЕЛЬ. Но не получишь. Кажется, в контракте такого пункта нет. Продолжай писать картину.
Она встаёт с его колен, берёт со столика чашку с кофе и садится в своё кресло в расслабленной позе, закуривает сигарету. Густав выглядит расстроенным.
Скажи, а что, натюрморты тоже хранят в себе скрытые смыслы?
ГУСТАВ. Множество. Виноград обозначает плодородие, персики — плодовитость, лимоны — верность. Яблоки по Библии — соблазн, а инжир — скромность. Гранат — символ воскресения Христова.
АДЕЛЬ. А груша?
ГУСТАВ. Что груша?
АДЕЛЬ. Что символизирует?
ГУСТАВ. Груша — ничего.
АДЕЛЬ. Жаль, я их очень люблю.
ГУСТАВ. Натюрморт заставляет нас исследовать и переосмысливать те вещи, которые настолько нам знакомы, что мы перестаём их замечать. Мне нравятся натюрморты Поля Сезанна. Он их писал в любопытной манере, искажая законы перспективы. Например, столешница наклоняется под немыслимым углом, булочка одновременно показывается и сверху, и снизу. Яблоки грозятся вот-вот упасть на пол. Это гениальное решение. Ну всё, перерыв окончен. Продолжим работу.
Он встаёт с кушетки, ставит чашку с кофе на столик и встаёт за мольберт. Адель перестаёт курить и садится в кресле в нужную позу.
АДЕЛЬ. Ты никогда не рассказывал о своём детстве и юности. Расскажи.
ГУСТАВ. Я родился в очень бедной семье. Нас было семь детей и двое взрослых. И мы все жили в одной крошечной комнате. У меня в какой-то момент даже не было брюк, чтобы идти в школу. Бедность была беспросветной. А так как брюк не было, я сидел дома и начал рисовать. Денег на краску, конечно не хватало, поэтому рисовал карандашом на бумаге. Рисовал углём, кусочками кирпича, рисовал везде. Когда не было бумаги, часто перед домом на асфальте. Соседи были недовольны. Мы жили в ужасной бедности. Одно время на чердаке бывшего монастыря. Летом там была невыносимая жара, а зимой жуткая стужа. Есть было нечего, мать варила какую-то похлёбку, от которой меня тошнило. Но мы любили друг друга и раздавали поцелуи. В доме царила любовь. Не будь любви, наша жизнь превратилась бы в ад. Ведь без хлеба прожить можно, а без любви и поцелуев нет. Я всегда ненавидел бедность. Нужда делает человека мелочным, жадным, завистливым, калечит душу и заставляет видеть мир в уродливом свете.
АДЕЛЬ. Да, страдания не облагораживают, это удаётся только счастью. Я росла в другой атмосфере.
ГУСТАВ. Не сомневаюсь.
АДЕЛЬ. Интересно, какую картину может написать пятилетний ребёнок?
ГУСТАВ. Очень простую: солнце, трава, голубое небо и папа с мамой рядом. Мир кажется ему таким.
АДЕЛЬ. Скажи, почему ты не напишешь свой автопортрет?
ГУСТАВ. Я никогда не писал автопортретов. Моя собственная личность как объект творчества мне совершенно неинтересна. Меня интересуют другие, особенно женщины. Рыжие, черноволосые, блондинки, брюнетки. Их тела, настоящие, живые, мягкие, тёплые, дышащие, трепещущие. Ведь душу не пишут, пишут тело. И когда тело написано хорошо, то и душа будет проявляться в нём.
АДЕЛЬ. А почему Рубенс рисовал таких полных женщин?
ГУСТАВ. Мода была такая. Если дама полная, значит, во-первых, она здорова и может иметь много детей, которых выкормит без особых проблем. А во-вторых, она богата, раз может позволить себе есть много калорийной и дорогой еды. Кстати, обе супруги Рубенса — и Изабелла, и Елена — как раз обладали такими роскошными формами. И, между прочим, в первом браке художник имел троих детей, а во втором пятерых.