Повернув за угол, Ники увидела впереди слабый луч света, обрадовалась и пошла быстрее. Свет горел на нижнем этаже, сносно освещая почти не тронутый временем лестничный пролет. Оттуда, с нижнего этажа, и неслась зажигательная музыка.
С источником света все тут же выяснилось — им был туалет. Ники замешкалась перед дверью, думая — глянуть, что там, или лучше не надо? От посещения местных туалетов она пока воздерживалась — не хотелось ненароком в чем-нибудь утонуть. Но, оказалось, зря боялась. Туалет, похоже, играл тут роль центра культуры. В нем было относительно чисто, горела единственная на этаж лампочка, и даже слив работал. Все стены были сплошь оклеены самопальными афишками местных обитателей. Ники нашла афишу своей группы с завлекательной рекламной надписью и кривой, отксеренной прямо с натуры физиономией Нафани, похихикала, представляя, как Нафаня сам себя ксерил, засунув голову в копировальный аппарат, решила, что это вполне в его духе, и пошла дальше. Музыка грохотала где-то уже совсем близко.
Коридор первого этажа был явно комфортабельнее, чем их коридор, хотя бы потому, что освещали его аж две лампочки: одна — в туалете, другая — в той самой студии, где бушевал звуковой шторм и время от времени раздавался натурально звериный вой. Дверь, разумеется, была открыта нараспашку. Ники подкралась поближе и заглянула внутрь.
Там оказался бывший кинозал (должно быть, его съемщики были относительно богатыми людьми), такой же, впрочем, грязный и заброшенный, как и все прочие помещения. Под одинокой лампочкой в большом помещении, чьи стены терялись во тьме, самовыражались три молодых человека, по виду клерки, в чистых костюмчиках-тройках и белых рубашках. Один яростно дубасил в барабаны, другой терзал гитару, а третий, экстатически закатив глаза, дико завывал в микрофон на превосходном английском. Играли лихо, и драйв был бешеный.
Ники стояла и слушала минут десять, пока у нее не заболели уши. Но и тогда прикрыла дверь с неохотой. Сумасшедшие клерки ее впечатлили. Ники представила себе, как они, бедные, сидят целый день в офисе, притворяются нормальными людьми, а сами думают только о том, как приедут в студию, сорвут галстуки и завоют в три глотки свои свирепые и безумные первобытные песни.
Несколько минут Ники топталась у дверей зала, раздумывая, куда бы ей податься дальше. О том, что надо вернуться и устроить засаду на Нафаню, она уже забыла.
Варианта, собственно говоря, было два — вперед или назад. Ники бесстрашно выбрала первый, решив, что в другом конце коридора тоже должна быть лестница.
«Пройду по первому этажу и поднимусь на второй с другой стороны», — решила она и пошла по стенке, прислушиваясь и принюхиваясь. Без приключений добравшись до конца коридора, она обнаружила там ожидаемую лестницу. Уже собираясь подниматься на свой этаж, Ники услышала далекое пение.
Ники замерла, положив ладонь на стенку. В этом углу коридора света не было совсем. Пение, что странно, доносилось как будто снизу. Странно — потому что под первым этажом не было ничего, кроме подвала, а Ники даже представить себе не могла психопата, который захотел бы снять студию в подвале, если даже по верхним этажам ходить было опасно для здоровья… Второй странностью было то, что песня пелась без сопровождения музыки, и кажется, даже без микрофона. Это было нетипично для места, где каждый пытался переорать соседей. И третьей странностью было то, что пели хорошо. На Леннаучфильме, где тусовались в основном начинающие рокеры и музыканты-любители, это было еще большей редкостью, чем пение без микрофона. Одинокий мужской голос, сильный и приятный, пел неизвестную песню где-то в темноте необследованных подвалов древней киностудии. Ники была заинтригована. Она нащупала перила лестницы и щелкнула зажигалкой. Точно — лестница вела в подвал, и никакие решетки путь не перекрывали. Ники пошла вниз, на голос.
Сразу, как только лестница закончилась, Ники наткнулась на какие-то ящики. В подвале был настоящий хаос: перевернутые шкафы, какое-то замшелое кинооборудование и везде, куда ни ступи, — круглые железные коробки из-под кинопленок. Ники еще несколько раз посветила зажигалкой. Эти коробки были повсюду: стояли аккуратными столбиками, валялись на полу, распустив черные кольца пленки. Должно быть, тут эти самые пленки проявляли. Или это был архив никому не нужных научных фильмов. Смотреть на него было грустно. «Тут черт ногу сломит, а другую вывернет», — вспомнила Ники любимое бабушкино выражение касательно ее комнаты. Что-то ее не тянуло лазать среди этих шкафов и кино-агрегатов. Тем более что тут особенно сильно пахло химией. Вдруг тут какая-нибудь кислота проела свою бутылку, разлилась по полу и ждет, пока кто-нибудь вступит с ней в реакцию?