Утром пришёл ветеринарный врач, сделал Роману Полканычу второй укол и влил в рот две ложки красного вина.
— Ну, Гриша, делать мне здесь больше нечего, ухаживай за своим приятелем как следует, и он один будет лаять как целая сотня псов!
Но Ромчик всё отворачивался от еды и неподвижно лежал на своем войлоке, ничем не интересуясь. Только вечером Ромчик полакал немного молока и съел кусочек печонки. А когда я влил ему в рот ещё одну ложку вина, мой молчаливый друг доел всю печонку и лизнул мне руку. Тогда я попросил у мамы мяса, разрезал его на мелкие кусочки и стал толкать их в рот Ромчику, хотя он сильно вертел головой, отказываясь от обильного угощения.
Папа стоял рядом и смеялся:
— Ешь, ешь, Ромушка. Раз вино выпил, надо и закусывать… таково, брат, общее правило!
Через три дня Роман Полканыч начал вставать с войлока и, пошатываясь, бродить по квартире. Но чаще он лежал и дремал. Я каждый час смачивал марганцовым раствором его опухоль, и она стала проходить.
Через неделю Ромчик совсем ожил и всё время вертелся около меня. А какой у него появился аппетит! Кажется, дай ему целого телёнка, он и его проглотит вместе со шкурой и костями!
— Какой ты, все-таки, недогадливый, Гриша, — сказала мне однажды бабушка, с упреком глядя на меня, — наш Роман Полканыч выздоравливает, а ты даже не поблагодарил ветеринарного врача. Это нехорошо.
— А ведь бабушка права, Гриня, — в один голос подтвердили папа и мама.
Я сорвался со стула, позвал Ромчика и побежал в ветлечебницу.
Знакомый молодой врач сидел у открытого окна.
— Доктор, а мы к вам, — окликнул я его и почему-то осёкся, словно дорогой растерял все слова.
— Ну, ну, входи, Гриша, побеседуем, — улыбнулся врач. — Рад тебя видеть…
— А знаете что, товарищ доктор, — признался я, войдя в светлую, пропитанную запахом лекарств комнатку, — я ведь не верил, что вы Романа Полканыча спасёте, то есть верил, но плохо, потому очень прошу меня простить и вообще я вам пришёл сказать большое спасибо за Ромчика…
— Не верил, говоришь? А вот, видишь, зря не верил. Медицина, брат, штука серьёзная, в нее верить надо. Она такие чудеса делает, что я сам диву даюсь. Ну, а благодарить не за что: это мой долг — лечить животных. Я их люблю не меньше, чем ты. Когда подрастешь и будешь выбирать профессию, вспомни и о моей: хорошая она, брат, замечательная. Профессий на белом свете — тьма-тьмущая, знай выбирай себе по душе.
— Выберу по душе! — сказал я, крепко пожал руку весёлому доктору и выбежал на улицу.
А за мной, заливаясь радостным, оглушительным лаем, весело кинулся мой верный друг Роман Полканыч.
ДИКИЕ УТКИ
В самый разгар лета к нам в гости приехала из деревни тетя Дуня. Целуя меня сначала в одну щеку, потом в другую, она сказала:
— Ждем, ждем тебя, Гриша, а ты не едешь, совсем тетку и деда забыл!
Я смутился: действительно, в это лето я не собирался в деревню, решив провести каникулы среди городских друзей. Тетя Дуня, развязывая узелки с гостинцами, продолжала:
— А дед Тимофей диковинки изловил. Хотел порадовать Гришу, а Гриша, гляди-ка, и не думает деда навестить.
— Какие такие диковинки, тетя Дуня?
— А вот и не скажу, а вот и не скажу!.. Ишь, какой вострый, скажи ему! А ты побывай у нас, вот и увидишь своими глазами…
«Диковинки» не давали мне покоя ни на минуту, и я твердо решил уехать в Заполье вместе с теткой.
Тетя Дуня погостила у нас только неделю. Но эта неделя показалась мне месяцем, и когда, наконец, тетя сказала за ужином папе и маме, что завтра отправляется домой, сердце мое екнуло от радости.
На пароходе я снова пытался узнать у тети о таинственных диковинках, но она так ничего и не сказала.
Когда пароход подошел к пристани Таборы, я увидел в пестрой толпе высокого старика в желтой широкополой шляпе.
— Дед! — крикнул я и первым сбежал по трясущимся мосткам на берег.
— Вот и прибыл внучек, прибыл, — бормотал старик, ласково взъерошив волосы на моей голове.
Когда тетя Дуня подошла, я уже бежал к дедовой избе напрямик, лугом, минуя тропинки.
Я подскочил к воротам, но они были заперты. Не долго думая, я перемахнул через березовый плетень, очутился в большой ограде и увидел корыто. Оно стояло у хлева, прикрытое ивовыми прутьями. Я осторожно раздвинул прутья и раскрыл рот от удивления: восемь сереньких пухлых утят весело плескались в корыте, до краев наполненном водой. Утята ныряли, красиво выгибая тонкие, хрупкие шейки.