— Он не убивал капитана, — сказал комиссар. И, обращаясь к жене, добавил: — Я только что получил телеграмму: меня вызывают в Париж.
— Уже? А я обещала пойти завтра купаться с…
Она поняла его взгляд.
— Извините нас.
— Но мы проводим вас до гостиницы.
Мегрэ заметил в стельку пьяного отца Жана Мари, который опять показывал кулак траулеру. Комиссар отвернулся.
— Не беспокойтесь, пожалуйста.
— Скажите, — осведомился г-н Леоннек, — могу я перевезти его в Кемпер? Конечно, люди будут болтать…
Мари смотрела на него с умоляющим видом. Бледная как полотно, она лепетала:
— Раз он невиновен…
Лицо у Мегрэ было хмурое.
— Не знаю. Вам решать.
— Вы мне позволите все-таки предложить вам что-нибудь выпить? Бутылку шампанского?
— Нет, спасибо.
— Ну, хотя бы рюмочку чего-нибудь. Например, бенедиктина: мы же на его родине.
— Кружку пива.
Наверху г-жа Мегрэ укладывала чемоданы.
— Значит, вы того же мнения, что и я, не так ли? Это хороший парень, который…
Опять этот взгляд девушки, умоляющий его сказать «да»!
— Я думаю, он будет хорошим мужем.
— И хорошим коммерсантом, — добавил отец. — Я ведь не позволю ему плавать целыми месяцами. Когда вы женаты, вы должны…
— Конечно!
— Тем более что у меня нет сына. Вы должны меня понять.
Мегрэ не сводил глаз с лестницы. Наконец на ней появилась его жена.
— Багаж готов. Поезд идет только в…
— Неважно! Возьмем машину.
Это было настоящее бегство.
— Если будете в Кемпере…
— Конечно, конечно…
И взгляд девушки! Она, видимо, поняла, что все далеко не так ясно, как кажется, но умоляла Мегрэ не говорить об этом. Она хотела сохранить жениха.
Комиссар пожал всем руки, заплатил по счету, выпил свою кружку.
— Тысячу раз благодарю вас, господин Мегрэ.
— Право, не за что.
Подъехала машина, заказанная по телефону.
«…и если только вы не получили каких-либо сведений, которые ускользнули от меня, я прихожу к заключению, что нужно сдать это дело в архив».
Это отрывок из адресованного Мегрэ письма комиссара Гренье из гаврской опербригады. Комиссар ответил телеграммой: «СОГЛАСЕН».
Полгода спустя он получил извещение:
«Г-жа вдова Ле Кленш имеет честь уведомить вас о бракосочетании своего сына Пьера с мадемуазель Мари Леоннек…»
...Пять лет спустя Мегрэ проезжал через Кемпер. Он увидел торговца канатами на пороге лавки. Это был еще молодой человек, очень высокий, с уже намечавшимся брюшком.
Он слегка хромал. Он позвал мальчугана лет трех, который играл с волчком на тротуаре.
— Иди домой, Пьеро. Мама будет сердиться.
И этот человек, слишком занятый своим отпрыском, не узнал Мегрэ, который, впрочем, ускорил шаги и отвернулся, состроив забавную гримасу.
45° В ТЕНИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Стюард три или четыре раза постучал согнутым пальцем в дверь каюты, прижался к ней ухом и, подождав несколько секунд, тихо проговорил:
— Уже половина пятого.
В каюте доктора Донадьё мурлыкал вентилятор, иллюминатор был открыт, и все-таки доктора, голышом лежавшего на простынях, с ног до головы покрывала испарина.
Он лениво поднялся и прошел в узенькую, как стенной шкаф, каморку, где помещался его душ.
Он был спокоен, равнодушен. Движения его были размеренны, как у человека, который каждый день, в одни и те же часы, выполняет один и тот же повторяющийся ритуал. Сейчас он завершил самую священную часть этого ритуала — послеполуденный сон; затем следовал душ и растирание рукавицей из конского волоса, потом серия мелких забот, неизменно продолжавшихся до пяти часов.
Сегодня он, как и ежедневно, посмотрел на термометр, который показывал 48° по Цельсию. Все остальные на корабле — офицеры, пассажиры, впрочем привыкшие к экваториальной жаре, — хныкали, протестовали, обливаясь потом. Донадьё же, напротив, даже с некоторым удовлетворением смотрел, как поднимается столбик розового спирта.
«Аквитания», вышедшая из Бордо, находилась сейчас на конечном пункте своего рейса, в Матади, расположенном в устье Конго, среди ее бурных вод нездорово-желтого цвета.
В тот момент, когда Донадьё надевал белые хлопчатобумажные носки, над его головой заревела сирена, и шаги на палубе, пересекавшие ее взад и вперед, стали быстрее и громче. Стоянка в Матади уже кончилась. Она продолжалась двадцать часов, и Донадьё не полюбопытствовал сойти на берег. С палубы парохода он видел опоры набережных, доки, бараки, ангары, сплетение рельсов, вагонетки — целый мир, раздавленный тяжелым солнцем, где кряхтели под грузом бригады негров и где иногда появлялся европеец в белом, с каской на голове, с бумагами в руках и карандашом за ухом.