— Мы что, наскочили на камень, да?
Донадьё узнал его, потому что этот человек раньше уже путешествовал на «Аквитании». Это был Лашо, старый колониальный землевладелец, обладатель целой провинции на берегах Конго. У него были мешки под глазами, жирная кожа, нездоровый взгляд.
— Не знаю, — ответил врач.
— Ну а я-то знаю!
И Лашо, таща сильно распухшую правую ногу, полез на мостик, чтобы расспросить капитана.
На палубе третьего класса почти никого не было. На переднем полубаке человек десять негров, которые должны были сойти на следующей стоянке, сидели прямо на листовом железе палубы. Негритянка, завернутая в ярко-голубую ткань, намыливала совершенно голого мальчишку.
Донадьё все ходил. Четыре раза в день он ровными шагами упрямо совершал одну и ту же прогулку, но на этот раз его остановил помощник капитана по пассажирской части юный Эдгар де Невиль:
— Вы его видали?
— Кого?
Невиль показал подбородком на террасу бара, где вырисовывался силуэт человека в шинели цвета хаки.
— Это врач Бассо, его везут на родину. Целый месяц он ждал, запертый в подвале, в Браззавиле. Его жена сейчас вышла от меня. — На губах Невиля блуждала легкая улыбка, — он всегда улыбался, когда говорил о женщинах. — Он совершенно спятил. Его жена беспокоится. Она спросила меня, есть ли на пароходе тюремная камера, и я указал ей каюту, где стены обиты матрацами. Она, конечно, захочет поговорить с вами. — Помощник капитана отошел на несколько шагов, потом обернулся: — Кстати, вы ощутили толчок?
— По-моему, мы наскочили на камень.
Они расстались. В баре сидели три новых пассажира. Донадьё обратил внимание только на молодого человека, который, как он заметил, был чем-то озабочен. Врач в шинели цвета хаки все еще был здесь; он словно плавал от одного столика к другому, с любопытством наблюдал за людьми, усмехаясь, говорил сам с собой.
Молодой, худой, белокурый, он беспрерывно курил, но когда появилась его жена, он испуганно бросил за борт сигарету.
Донадьё спустился к лазарету, находившемуся на палубе второго класса. Матиас, санитар, был занят тем, что чистил чьи-то большие желтые башмаки.
— Вы знаете, что с нами происходит? — проворчал он, потому что он всегда ворчал.
Лоб его был неизменно наморщен, у рта горькая складка, и это, вероятно, потому, что, хотя санитар и плавал на теплоходах уже семь лет, он все еще страдал морской болезнью.
— А что с нами происходит?
— Завтра в Пуэнт-Нуаре к нам посадят триста аннамитов.
Донадьё привык узнавать все новости от своего санитара. Конечно, его должны были предупредить первого. Но… в конце концов…
— Опять начнут помирать! — проворчал Матиас.
— А у тебя есть еще сыворотка?
Уже не в первый раз на корабль сажали желтых. Их привозили тысячами в Пуэнт-Нуар работать на железнодорожной линии, потому что негры там не выдерживали. Время от времени аннамитов отправляли на родину через Бордо, где их пересаживали на корабль, идущий па Дальний Восток.
Донадьё закурил, по привычке сделал несколько шагов по своему кабинету, где он принимал больных, — там же находилась койка Матиаса — и снова вышел на палубу первого класса. Ему показалось, что корабль накренился на левый борт, но он не удивился, так как это случалось часто: в зависимости от груза крен был то на левый, то на правый борт.
Пароход миновал «котел», он был уже в устье Конго. Ночь спустилась в шесть часов, стемнело сразу, как всегда на экваторе. Жара стала еще более влажной и неприятной.
К фальшборту прислонились два силуэта: главный механик и юный Невиль. Они разговаривали вполголоса. Доктор подошел к ним.
— Я уверен, что Лашо будет скандалить, — сказал Невиль.
— А что происходит? — спросил Донадьё.
— Мы сейчас просто-напросто наскочили на камень, и пробит один из балластов с водой. Вот почему мы и накренились. Но это неважно. Может быть, только придется ограничить подачу пресной воды для умывальников. Однако же Лашо поднялся наверх и потребовал объяснений. Он заявляет, что аварии происходят во время каждого рейса, и собирается взбаламутить всех пассажиров.
Донадьё, стоя в полумраке, смотрел на главного механика, который курил короткую трубку.
— Да ведь один из валов у нас уже поврежден? — спросил он.
— Совсем немного!
Дело в том, что при выходе из Дакара они уже почувствовали первый толчок.