Доктор невольно пожал плечами.
— Уверяю вас…
Он не лгал. Конечно, случалось, что аннамиты, посаженные на пароход в Пуэнт-Нуаре, в дороге умирали от болезни, похожей на желтую лихорадку. Но, по чистой совести, на этот раз он не обнаружил ее симптомов.
— Вы ошибаетесь, мсье Лашо.
— Хорошо, если бы так!
Прошел стюард, во второй раз ударяя в гонг, и пассажиры один за другим поднялись и направились в каюты, чтобы освежиться, прежде чем сесть за стол.
Закрывать воду в этот момент было ошибкой. Отовсюду послышались звонки, и уборщикам пришлось ходить из каюты в каюту и объяснять, что пресной воды не будет до вечера.
Сидевшие за столом пассажиры начали беспокоиться, задавать вопросы. Они были еще не испуганные, но уже слегка встревоженные.
Помощник капитана переменил место и сидел теперь с «новыми», с семьей Дассонвиль, рядом со столом капитана.
Это был единственный стол, за которым сидела изящно одетая женщина. Мадам Дассонвиль уже успела переменить туалет. Несмотря на жару, она оделась так, словно собиралась в ресторан какого-нибудь фешенебельного пляжа.
Ее мужу, главному инженеру железной дороги Конго — Океан, было всего тридцать лет. Он, конечно, с успехом окончил Политехнический институт в Париже. Ничто окружающее его не интересовало. Он ел медленно, погруженный в свои мысли, в то время как его жена начала флиртовать с молодым Невилем.
Лашо ворчал. Капитан отвечал ему односложно, смотрел в другую сторону и поглаживал бороду своими холеными пальцами.
Донадьё сам спросил главного механика, сидевшего напротив него:
— Это правда, что у нас течь?
— Совсем небольшая.
— А все-таки?
— Ничего тревожного. Несколько тонн в день.
— Некоторые пассажиры в панике.
— Я знаю. Капитан только что говорил мне об этом и просил во что бы то ни стало устранить пробоину. Самое забавное то, что эта проблема совсем не серьезная. Люди пугаются, потому что это заметно, но это ни в малейшей степени не угрожает их безопасности на пароходе.
— Что вы собираетесь делать?
— Ничего. Тут нечего делать. Неприятное совпадение: пробит как раз балласт. Когда я начинаю выкачивать воду, пассажиры слышат, как работает насос, и думают, что мы течем, как решето. Когда я не выкачиваю, крен усиливается, и они с ужасом расспрашивают матросов и стюардов.
Главный механик был безмятежен.
— Переход будет неприятный, — сказал он. — С тех пор как мы вышли из Матади, на борту поселился злой дух.
И тот и другой знали, что это означает. Бывают рейсы, которые от начала до конца проходят чудесно: пассажиры оживленные, веселые, море благоприятное, машины работают бесперебойно, теплоход с легкостью делает до двадцати узлов в час. Бывают и другие, когда на вас сразу сыпется куча неприятностей: например, на пароход садится такой противный пассажир, как Лашо.
— Вы знаете, что он рассказал стюарду?
— Догадываюсь, — вздохнул доктор.
— Что на борту просто-напросто два случая желтой лихорадки. Это правда?
Удивительней всего было то, что главный механик, так спокойно говоривший о течи, с плохо скрываемым ужасом расспрашивал Донадьё.
Настала очередь доктора прикинуться спокойным.
— Не думаю. На всякий случай я их изолировал.
— У них есть сыпь на теле?
— Нет.
Донадьё мог побиться об заклад, что не пройдет и трех дней, как помощник капитана одержит победу над мадам Дассонвиль. Это забавляло его тем более, что жена сумасшедшего, может быть для того, чтобы внушить ревность помощнику капитана, принимала томные позы, беседуя с младшим из лейтенантов.
— Бедный малый! — сказал он, взглядом указывая на инженера.
— Тем более, — добавил главный механик, — что он выходит в Дакаре, а жена его остается на пароходе.
Они улыбнулись. Во время каждого рейса на пароходе происходило одно и то же.
Послеполуденные часы протекли обычным порядком. Все пили кофе в баре. Потом отдыхали в каютах. Закрывая свой иллюминатор, Донадьё заметил мадам Гюре, которая вышла подышать, пользуясь тем, что палуба опустела.
Она, казалось, стеснялась путешествовать в первом классе и робко смотрела на проходивших стюардов, как будто они могли спросить у нее билет и отвести ее в каюту второго.
На ней было то же темное платье, что и накануне, волосы падали ей на затылок. Она даже не смела прогуливаться. Делала несколько шагов, облокачивалась на фальшборт, еще немного ходила, совсем немного, останавливалась, смущенная, снова облокачивалась и смотрела на блестящий лик моря. Волосы ее были бесцветные, ноги без чулок покрыты тонким узором начинающих расширяться вен.