ГЛАВА ПЯТАЯ
Дошло до того, что Донадьё иногда приходилось краснеть за свои мысли. Гюре занимал его все больше и больше, и это не было простым любопытством.
Чувства доктора были более сложны и напоминали ему неразрешимые вопросы, которые поразили когда-то его детский ум.
И в самом деле, в лицее в течение целого года он размышлял о тайне судеб.
Человек свободен в своих поступках, утверждал преподаватель богословия, но тут же добавлял:
— С самого начала существования мира бог знал, что произойдет в последующие времена, включая поведение и поступки самого жалкого животного.
Юный Донадьё не понимал, каким образом человек может быть свободен, если все, что произойдет с ним в жизни, предрешено заранее.
Теперь он снова думал об этом в связи с Гюре. Это была почти та же проблема. С тех пор как доктор встретил его, он «чувствовал», что молодому человеку угрожает какая-то катастрофа, что в определенный момент она обрушится на него почти с математической точностью.
И он наблюдал за жизнью Гюре, он подстерегал его и в конце концов начал терять терпение. Никакой катастрофы не происходило, несмотря на то что атмосфера с каждым днем становилась все тяжелее и тоскливее.
В доказательство того, что Донадьё не ошибался, что он не был увлечен своим воображением, большинство людей на борту вели себя так, как будто приближалось какое-то несчастье.
Нервы животных напрягаются за несколько часов перед бурей, и вся природа приходит в тревожное состояние.
И эта тревога чувствовалась в незначительных жестах, в поведении людей, которое, впрочем, можно было счесть и нормальным.
Так например, утром, когда мадам Гюре прогуливалась по палубе, появился силуэт Бассо, одетого в свою неизменную шинель цвета хаки. Они встретились возле бортовой стенки. Глаза сумасшедшего смеялись, и вместо того чтобы произносить вереницу бессвязных слов, он сказал:
— Здравствуй, сестрица!
Она испугалась. Однако тут же осмелела, а он облокотился возле нее на фальшборт и стал говорить ей что-то, чего Донадьё не мог расслышать.
В этом не было ничего особенного. Происшествие как нельзя более обычное, однако же продолжение его подчеркнуло тревожную атмосферу на пароходе. В самом деле, на прогулочной палубе появилась мадам Бассо, бросилась к двум собеседникам и, схватив своего мужа за руку, потащила его за собой. Это было так неожиданно, так грубо, что мадам Гюре оторопела и стала искать глазами доктора, чтобы тот успокоил ее.
— Что я ему сделала? — спросила она.
— Ничего. Не беспокойтесь. Пассажиры все очень нервные.
Сам он ждал, что произойдет какой-то взрыв. Впрочем, утро было спокойное. Качка не очень мешала пассажирам, и женщины в белых платьях играли в мяч, бросая его с одного конца палубы на другой. Около одиннадцати часов два матроса начали подготовлять игру в лошадок, которая была назначена на послеполуденные часы, и пассажиры развлекались тем, что следили за их работой.
В одном углу возле бара они устроили будку с окошечком для кассира и написали на ней «В з а и м н о е п а р и». На палубе мелом начертили ипподром, разделенный на квадраты с номерами.
Дети особенно интересовались лошадками из папье-маше; они хотели бы поиграть с ними, но эти лошадки были предназначены для взрослых.
Единственный инцидент произошел из-за сумасшедшего. Он смотрел, как играют дети. Мадам Дассонвиль позвала гувернантку своей дочери и громко сказала:
— Пока этот человек здесь, я не хочу, чтобы моя дочь оставалась на палубе.
Другие матери, которые до этих пор еще не были встревожены, сошлись вместе: очевидно, теперь они заволновались. Бассо не подозревал, что оказался в центре внимания, и бродил среди детей, разговаривая сам с собой.
Все поняли, в чем дело, когда увидели, что одна из женщин направилась к командному мостику. Несколько минут спустя в баре уже утверждали:
— Сумасшедший сказал, что, если дети не перестанут шуметь, он выбросит их за борт.
Была ли это правда или нет? Донадьё не мог ответить с уверенностью. Во всяком случае, капитан спустился, подошел к Бассо, который угадал, что над ним нависла какая-то угроза, потому что отступил на несколько шагов. Капитан взял его под руку и увел.
Тем дело и кончилось.
— Его заперли в каюте, — заявил кто-то в час аперитива.
Появилась мадам Бассо, очень возбужденная, села за столик офицеров, и все услышали, как она говорила: