Теперь комиссар, не стесняясь, говорил Малику «ты», но это совсем не походило на фамильярность бывшего соученика, как это было в обращении Малика с Мегрэ при первой встрече. Просто Мегрэ смотрел теперь на Малика как на обычного своего клиента, столкнувшегося с ним поневоле.
– Значит, тебе неприятно, чтобы все узнали о том, что ты держал сына взаперти в подвале? Но, во-первых, это право отца. Право наказывать. Сколько раз в детстве родители грозились запереть меня в подвал.
– Может быть, помолчишь?
Малик стоял перед Мегрэ и пристально глядел на него, пытаясь во взгляде комиссара прочесть, что скрывается за его словами.
– Что же ты, собственно говоря, знаешь?
– Вот наконец вопрос, которого я ждал.
– Так что же ты знаешь? – нетерпеливо повторил Малик.
– А ты боишься, что я узнаю? Интересно, чего же ты боишься?
– Ведь я тебя уже просил однажды: не суйся не в свои дела.
– И я отказался.
– Так вот, повторяю тебе это во второй, и последний раз.
Но Мегрэ, не дослушав, покачал головой.
– Не могу. Теперь, видишь ли, это невозможно.
– Но ведь ты ничего не знаешь…
– Тогда чего тебе бояться?
– И ничего не узнаешь.
– Значит, я вообще тебе не мешаю.
– Что до мальчишки, то он ничего не скажет. Я понимаю, ты рассчитываешь на него.
– И это все, что ты хотел сказать, Малик?
– Прошу тебя: подумай! Только что я мог тебя убить и уже сожалею, что не сделал этого.
– Возможно, ты и в самом деле напрасно этого не сделал. Но через несколько минут, когда я отсюда выйду, тебе еще представится возможность выстрелить мне в спину. Правда, парнишка теперь уже далеко, и он не один. Значит, звонить ты не собираешься? Не хочешь жаловаться? Не хочешь обращаться в полицию? Итак, ты это твердо решил?
И он направился к двери.
– Доброй ночи. Малик!
Но перед тем, как выйти в прихожую, он вдруг передумал, вернулся и произнес с каменным лицом, вперив в Малика тяжелый взгляд:
– Видишь ли, я чувствую, что открою такие мерзкие, такие грязные дела, что даже немного колеблюсь, продолжать ли расследование.
Потом, не оборачиваясь, вышел, хлопнул дверью и направился прямо к воротам. Они оказались заперты.
Положение становилось комичным: он незаконно находился в частном владении, но никому до него не было дела.
В кабинете Малика по-прежнему горел свет, но тот и не думал провожать своего противника до ворот.
Взобраться на стену? Одному? Мегрэ не полагался на свою ловкость. Искать тропинку, ведущую в парк Аморелей, где, может быть, не запирают ворота на ночь?
Он пожал плечами, подошел к дому садовника и тихонько постучал.
– Кто там? – послышался сонный голос.
– Друг господина Малика. Прошу вас, откройте калитку.
Он слышал, как старый слуга натягивал брюки и искал свои сабо. Потом дверь приотворилась.
– Как вы очутились в парке? Где собаки?
– Думаю, они спят, – прошептал Мегрэ, – если только не убиты.
– А где мсье Малик?
– У себя в кабинете.
– Но ведь у него есть ключ от ворот.
– Возможно. Но он так озабочен, что и не вспомнил об этом.
Садовник, ворча, пошел впереди, иногда оборачиваясь, чтобы окинуть тревожным взглядом ночного посетителя. Когда Мегрэ ускорял шаг, старик вздрагивал, словно боясь получить удар в спину.
– Спасибо, старина!
Он спокойно дошел до гостиницы. Ему пришлось бросать камешки в окно Ремонды, чтобы разбудить ее и попросить отпереть дверь.
– Который час? А я думала, вы сюда уже не вернетесь. Мне почудилось, что кто-то бежал по тропинке. Так, значит, это были не вы?
Он сам налил себе вина и пошел спать. В восемь утра, свежевыбритый, с чемоданом в руке, он сел на парижский поезд и уже в половине десятого, выпив в маленьком баре кофе с рогаликами, входил в здание уголовной полиции.
Люкас был на утреннем рапорте в кабинете начальника. Мегрэ уселся на свое прежнее место у открытого окна. По Сене как раз проходил буксир фирмы «Аморель и Кампуа», известив двумя пронзительными гудками, что входит под мост Сите.
В десять часов в кабинете появился Люкас с бумагами и положил их на край письменного стола.
– Вы здесь, шеф? А я-то думал, что вы снова в Орсене.
– Сегодня утром мне никто не звонил?
– Нет. А вы ожидаете звонка?
– Следовало бы предупредить телефонистку. Пусть меня сразу же соединит или, если меня не будет, пусть сами примут сообщение.