Судебный следователь Рато отвел Мегрэ в угол.
– Вы считаете, что это политическое убийство?
– Нет.
– Замешана женщина?
– Не знаю.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Я буду знать это завтра.
– Я рассчитываю на вас, держите меня в курсе. Если будут новости, звоните даже ночью. Я буду у себя в кабинете с девяти часов утра.
Мегрэ неопределенно кивнул и отошел к доктору Полю обменяться несколькими словами.
– Хорошо, старина.
Поль направился в Институт судебной медицины, чтобы присутствовать на вскрытии.
Все эти разговоры заняли много времени. Было ровно десять часов вечера, когда все стали спускаться по плохо освещенной лестнице. Журналист ни на шаг не отставал от комиссара.
– Зайдите на минутку ко мне. Вы были правы. Это крупная птица. Убит депутат Андрэ Дельтель.
– Когда?
– Пока не известно. Пуля попала в голову. Тело обнаружено в чемодане в камере хранения Северного вокзала.
– Почему открыли чемодан?
Этот сразу все понял.
– На сегодня все!
– Вы напали на след?
– На сегодня все.
– Вы будете всю ночь заниматься этим делом?
– Возможно.
– А если я пойду за вами?
– Я прикажу вас забрать под любым предлогом и продержать до утра на холодке.
– Вас понял.
– Значит, все в порядке.
В эту минуту в дверь постучали в вошел доктор Пардон. Репортер спросил:
– А это кто?
– Мой друг.
– Нельзя узнать его имя?
– Нет.
Наконец они остались вдвоем, и Мегрэ начал с того, что снял пиджак и закурил трубку.
– Садитесь. Прежде чем отправиться туда, я хотел бы поговорить с вами. Будет лучше, если это произойдет здесь.
– О Лагранже?
– Да. Прежде всего один вопрос. Он действительно серьезно болен?
– Я был готов к вашему вопросу и думал об этом, пока шел сюда. В данном случае трудно дать определенный ответ. Конечно, он болен, это не подлежит сомнению. Вот уже десять лет, как он страдает диабетом.
– Но это не мешает ему вести нормальный образ жизни?
– Почти. Я лечу его инсулином. Он сам себе делает инъекции, я его научил. Он всегда носит с собой маленькие складные весы, чтобы взвешивать пищу, если ему случается обедать не дома. При применении инсулина это имеет большое значение.
– Я знаю. Дальше.
– Вы хотите получить точный медицинский диагноз?
– Нет.
– Он всегда страдал от эндокринной недостаточности, обычный удел людей подобной физической конституции. Он человек вялый, чрезвычайно впечатлительный, легко теряющий самообладание.
– Каково его состояние в данный момент?
– Вот это и есть самая деликатная сторона вопроса. Я был поражен, застав его сегодня утром в том состоянии, в котором вы сами его видели. Я долго его осматривал. Несмотря на гипертрофию, сердце сейчас в неплохом состоянии, не хуже, чем неделю или две назад, когда Лагранж нормально передвигался.
– Вам приходила мысль о возможности симуляции?
Пардон, конечно, уже думал об этом, что было сразу заметно по его смущенному виду. Человек щепетильный, он теперь тщательно подыскивал слова.
– Я полагаю, Мегрэ, что у вас есть самые серьезные основания думать о такой возможности?
– Вполне серьезные основания.
– Это касается его сына?
– Не знаю. Лучше я введу вас сразу в курс дела. Сорок восемь часов назад, может быть, немного больше, может быть, меньше – мы об этом скоро узнаем, – был убит один человек. С абсолютной вероятностью можно утверждать, что это произошло в квартире на улице Попинкур.
– Его опознали?
– Речь идет о депутате Дельтеле.
– Они были знакомы?
– Следствие покажет. Во всяком случае, вчера вечером, в то время как мы, обедая у вас, беседовали о нем, Франсуа Лагранж подъехал в такси к своему дому, с помощью шофера снес вниз чемодан, в котором находился труп, и отвез его на Северный вокзал, чтобы сдать в камеру хранения. Вас это поражает?
– Такие вещи всегда поражают.
– Теперь вам ясно, почему я так хочу знать, был ли Франсуа Лагранж действительно болен сегодня утром, когда вы его осматривали, или он симулировал?
Пардон встал.
– Прежде чем ответить, я хотел бы еще раз осмотреть его. Где он?
Доктор предполагал, что Лагранж уже находится здесь, в полиции.
– Он все еще дома, в собственной постели.
– И ничего не знает!
– Он не знает, что мы обнаружили труп.
– Что вы собираетесь делать?
– Отправиться к нему вместе с вами, если вы согласны составить мне компанию. Вы испытываете к нему дружеские чувства?
Пардон помолчал, а потом ответил с большой искренностью:
– Нет!
– Чувство симпатии?
– Скажем, жалости. Мне не доставило никакой радости увидеть его у себя в кабинете. Скорее, я почувствовал некоторую неловкость, как всегда в присутствии слабых людей. Но я не могу забыть, что он совершенно один воспитывал троих детей, не могу забыть, как дрожал его голос, когда он говорил о своем младшем сыне.