– Благодарю вас, мадемуазель.
Он снова почувствовал запах постели и подмышек. Тяжелая грудь задела его рукав с определенной настойчивостью.
– Желаю удачи! – сказала она вполголоса, когда Мегрэ вышел на площадку. И перегнулась через перила, чтобы посмотреть, как он будет спускаться по лестнице.
В уголовной полиции его ждал Жанвье, у которого был измученный вид после долгих часов, проведенных на улице Попинкур.
– Как дела, патрон? Он заговорил?
Мегрэ отрицательно покачал головой.
– На всякий случай я оставил там Кара. Мы буквально перевернули вверх дном квартиру. Но безрезультатно. Вот единственное, что я могу вам показать.
Мегрэ сначала налил себе рюмку коньяку и передал бутылку инспектору.
– Увидите, это занятно.
В картонной обложке, сорванной со школьной тетради, были собраны газетные фотографии и вырезки. Мегрэ, нахмурившись, читал заголовки, просматривал тексты под лукавым взглядом Жанвье. Все вырезки без исключения были посвящены комиссару Мегрэ, многие статьи – семилетней давности. Отчеты расследований, печатавшиеся изо дня в день, краткие обзоры заседаний суда и даже приговоры.
– Вам ничего не бросается в глаза, патрон? Ожидая вас, я прочел их все от доски до доски.
Мегрэ сам кое-что заметил, но ему не хотелось об этом говорить.
– Честное слово, здесь отобраны те дела, в которых вы в той или иной степени выступаете в роли защитника обвиняемого.
Одна из статей даже называлась «Добродушный комиссар». Другая была посвящена показаниям Мегрэ, в которых каждая фраза комиссара говорила о сочувствии к обвиняемому молодому человеку. Еще более определенной была статья под заголовком «Человечность Мегрэ», напечатанная год назад в одном еженедельнике; статья разбирала не отдельный случай, а анализировала общие проблемы преступности.
– Ну, что вы об этом думаете? Подборка доказывает, что малый уже давно следит за вами, интересуется каждым вашим шагом, вашим характером.
Многие фразы были подчеркнуты синим карандашом, в особенности слова «снисходительность» и «понимание». Один абзац был целиком обведен карандашом, тот самый, в котором репортер, описывая последнее утро приговоренного к смертной казни, рассказывал, что последней просьбой осужденного, отказавшегося от священника, было желание поговорить с Мегрэ.
– Вам не кажется это занятным?
На лице Мегрэ появилось сосредоточенное выражение, как будто эта находка навела его на новые мысли.
– Больше ты ничего не нашел?
– Счета. Неоплаченные, конечно. Барон весь в долгах. Даже угольщику должен с прошлой зимы. Вот фотографии жены Лагранжа с первым ребенком.
Снимок был плохой. Платье старомодное, прическа тоже. Молодая женщина печально улыбалась. Возможно, в эту эпоху грусть считалась признаком изысканности. Но Мегрэ готов был поклясться – любой человек при взгляде на эту фотографию понял бы, что женщина несчастна.
– В одном из шкафов я нашел ее платье из бледно-голубого шелка и картонку с детским приданым.
У самого Жанвье было трое детей, младшему не было еще года.
– А моя жена хранит только их первые башмачки.
Мегрэ снял трубку.
– Изолятор тюремной больницы! – сказал он негромко. – Алло! Кто у телефона?
Это оказалась сестра, та рыженькая, с которой он был знаком.
– Говорит Мегрэ. Как Лагранж? Что вы сказали? Плохо слышно.
Она сказала, что больному сделали укол и он заснул почти сразу же после ухода профессора. Полчаса спустя, услышав слабый шум, она на цыпочках вошла в палату. Он плакал.
– Он с вами говорил?
– Я зажгла свет. На его щеках были следы слез. Лагранж молча, долго смотрел на меня. Мне показалось, что он хочет в чем-то признаться.
– Он вам показался нормальным?
Она заколебалась.
– Не мне об этом судить.
– А что было дальше?
– Он хотел взять меня за руку.
– Он взял вас за руку?
– Нет. Он начал стонать, повторяя все одно и то же: «Вы не позволите им меня бить, не позволите?.. Я не хочу, чтобы меня били».
– Все?
– Под конец он стал волноваться, закричал: «Я не хочу умирать! Не хочу! Спасите меня!..»
Мегрэ повесил трубку, повернулся к Жанвье, который явно боролся со сном.
– Можешь идти спать.
– А вы?
– Я буду ждать до половины шестого. Нужно проверить, действительно ли мальчуган уехал в Кале.
– А для чего это ему понадобилось?
– Чтобы догнать кого-то в Англии.
В среду утром, украв у него револьвер, Ален раздобыл патроны. В четверг он вошел в дом на бульваре Ришар-Валлас, а через полчаса проживающая в этом доме Жанна Дебюль, знакомая его отца, которой кто-то позвонил по телефону, поспешно собралась и уехала на Северный вокзал.