Раймон Кено
Мой друг Пьеро
I
— Сними-ка свои очки, — сказал Тортоз. — Сними очки, а то в них у тебя неподходящий вид для этой работенки.
Пьеро послушно снял очки и аккуратно убрал их в футляр. Теперь он видел едва на пять метров перед собой; «бочка» и стулья для зрителей расплывались в тумане.
— В общем, ты понял, — снова начал Тортоз — господин Тортоз. — Ты их перехватываешь по дороге к лабиринту, берешь под локоток, крепко берешь, а затем подводишь к воздуходуву. Сколько времени их там удерживать — зависит от того, что за штучка тебе попалась, решай сам, подключи свой такт. Со временем научишься. Давай порепетируем. Вот как будто я женщина, я иду к лабиринту, останавливаюсь в нерешительности, бери меня под локоть, да, вот так, теперь веди меня, да, и прямо к воздуходуву. Отлично. Запомнил?
— Запомнил, господин Тортоз.
— Ну а сейчас иди и жди снаружи, пока не появится публика. Мальчик-с-пальчик и Парадиз уже там. Ясно?
— Ясно, господин Тортоз.
Пьеро надел очки и присоединился к Мальчику-с-пальчику и Парадизу, которые молча курили у входа. День еще не померк, хотя уже начинало темнеть; было ни жарко, ни холодно, и хотелось не болтать, а просто наслаждаться погодой. Как и два его приятеля, Пьеро зажег сигарету. В аллеях показались первые посетители, пока еще слишком малочисленные, чтобы оживить парк. Только электрические бамперные машинки уже начали сталкиваться друг с другом на манеже автодрома Пердрикса. На прочих площадках, до поры безлюдных, вовсю гремела музыка, и ностальгические мелодии, достигая слуха приятелей из «Дворца веселья», определенно способствовали их духовному росту. Мадам Тортоз вязала за кассой.
Мимо парами, целыми компаниями и (гораздо реже) поодиночке проходили люди, еще не сбившиеся в толпу; время от времени доносились взрывы смеха. Мальчик-с-пальчик, докурив сигарету, потушил окурок о подошву и щелчком запустил его вдаль.
— Ну что, друг, — обратился он к Пьеро, — как тебе наша работка?
— Пока что не кажется чересчур утомительной.
— Посмотрим, что ты скажешь ближе к полуночи.
Парадиз, кивнув на Пьеро, заметил Мальчику-с-пальчику:
— Он — тот самый, кто набрал шестьдесят семь тысяч на Кони-Айленд.
Из всех игровых автоматов в один франк Кони-Айленд был самым сложным. Чтобы получить в нем право на бесплатную партию, требовалось набрать двадцать тысяч очков, и редко кому это удавалось. Зато Пьеро с легкостью выбивал сорок тысяч. А однажды он набрал целых шестьдесят семь тысяч; Парадиз присутствовал при этом; так они и познакомились.
— Да, мне повезло, — скромно подтвердил Пьеро.
— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого, — сказал Мальчик-с-пальчик. — Я, знаешь ли, тоже в этом деле не из последних.
— И не мечтай, — вступился Парадиз, высоко ценивший достоинства Пьеро. Впрочем, его преклонение не шло дальше игр в автоматы в один франк, где Пьеро и в самом деле был неподражаем. С другой стороны, их дружба насчитывала от роду не больше недели, и у Парадиза пока не было ни возможности, ни желания проявить интерес к другим сторонам личности своего нового приятеля.
Какой-то одиночка в «Белке в колесе» пытался описать окружность, сидя в клетке (три франка за четверть часа). «Альпийская железная дорога» уже начала громыхать своими вагонетками, пока порожними. Но карусели оставались неподвижными, танцевальная площадка пустовала, и зевакам не на что было зевать.
— Народу пока еще не много, — сказал Пьеро, пытаясь перейти к более безобидной теме: он опасался, что восторги Парадиза настропалят Мальчика-с-пальчика против него, Пьеро, а иметь во врагах Мальчика-с-пальчика ему ой как не хотелось. Во всяком случае, Пьеро, у которого было трудное детство, тяжелое отрочество и суровая юность (продолжавшаяся по сей день) и который, следственно, знал, как устроен мир, он, Пьеро, был уверен: однажды между ним и Мальчиком-с-пальчиком полетят искры. Если, конечно, они не полетят между ним и Парадизом, как знать?
— Ну, это мы еще посмотрим, — повторил Мальчик-с-пальчик, продолжая гнуть свою линию.
Мальчик-с-пальчик обожал всяческие соревнования, и сейчас он ни за что не бросил бы оспаривать этот кубок (победителя в играх на автоматах в один франк), если бы мимо него не прошли, рука об руку, две молоденькие девушки в поисках кавалеров.
— Та, что справа, ничего, — заявил он тоном знатока. — Симпатичная кобылка.
— Эй, красавицы! — закричал Парадиз. — Не желаете посетить наш аттракцион?
— Заходите, девушки! — гаркнул Мальчик-с-пальчик. — Заходите к нам!
Девицы сделали крюк и снова прошли мимо «Дворца», на этот раз намного ближе.
— Неужели вы никогда не бывали у нас, дамы? — спросил Мальчик-с-пальчик. — Там, внутри, море веселья.
— Как же, знаем-знаем, — отозвалась одна из девушек.
— Знаем, как у вас там сквозит изо всех щелей, — сказала другая.
— Пока не изо всех! — воскликнул Парадиз. — Заходите, и с двумя вашими полный набор будет!
— Как остроумно! Сам придумал? — вскинулись девушки. — Смотри, голова лопнет от усилий! Ты бы поберег себя!
— Ловко они тебя отделали, — заметил Мальчик-с-пальчик.
Это вызвало всеобщий смех. Смеялись все пятеро; видя и слыша такое веселье, к «Дворцу» стали подтягиваться гуляющие. Мадам Тортоз, почуяв выручку, отложила свое вязание и приготовила билеты. На этих двух цыпочек, как на приманку, несомненно, сейчас слетятся философы, сметая все препятствия, чтобы занять место с лучшим обзором. У входа уже выстроилась очередь из конторщиков, рассыльных и школьников, готовых выложить двадцать монет за возможность поглазеть на женские ляжки.
— Хотите бесплатно? — предложил Мальчик-с-пальчик девушкам.
Согласись они, это расшевелило бы публику, ободрило философов, и вечерок, подстегнутый таким манером, покатился бы от сеанса к сеансу, пока не завершился бы в полночь хорошенькой выручкой для патрона Тортоза и пропотевшими рубашками для трех его подручных. Но цыпочки оказались отнюдь не глупыми: они сочли, что бесплатное представление уже было дано, причем ими же.
— Вот уж спасибо, — сказала одна. — Это вы должны нам заплатить, если хотите, чтобы мы зашли в ваш балаган.
— Заходите, заходите, мы начинаем, — надрывался Мальчик-с-пальчик перед толпой зевак.
— Эй, давай за работу, — шепнул Парадиз Пьеро, и тот поспешил повиноваться.
Цыпочек они оставили в покое.
Весь Юни-Парк уже шумел и гудел; толпа, состоящая из мужчин и женщин, устремилась мощными щупальцами к аттракционам, некоторые из которых повысили свои тарифы относительно установленных на один-два франка. Прямо напротив «Дворца веселья» кружились самолеты, прикрепленные стальными тросами к высокой мачте. Перед «Дворцом» тоже царило оживление. Распределением билетов руководил Мальчик-с-пальчик. Те, кто хотел отдаться во власть механики, платили двадцать су, в то время как философы выкладывали тройную цену, предвкушая предстоящее зрелище. Пьеро занял свое место, надел очки и приготовился ждать. Раздавались смешки и возгласы нетерпения.
На вершине движущейся лестницы появились первые клиенты обоих полов, ослепленные светом прожекторов, ошеломленные тем, что внезапно оказались лицом к лицу: мужчины со злорадством публики, женщины — с ее бесцеремонностью. Толчок механизмов оторвал их от верхней площадки лестницы, и они, опрокинувшись на спину, принуждены были скользить по наклонной плоскости, заботливо отполированной до блеска. Здесь философы уже могли включить свое зрение на полную мощь, требуя от означенного чувства максимальной ясности, остроты, проницательности и фотографической точности. Но это была только прелюдия, сулившая столько же обещаний, сколько сулит дождь низкий полет ласточки, и даже меньше. И в самом деле, подобные зрелища, хоть и в более скромных масштабах, можно было увидеть ежедневно и в самых заурядных обстоятельствах: падение в метро, глиссада на подножке автобуса, кульбит на чересчур навощенном паркете. Совсем не за этим явились философы во «Дворец веселья», заплатив по три франка.
Тем временем на любителей острых ощущений обрушивались новые испытания под насмешливые комментарии зрителей: лестницы, ступеньки которых внезапно то сплющивались, то распрямлялись под прямым углом, то проваливались внутрь, подвижные дорожки, изгибающиеся в разных направлениях, напольные планки, которые перемещались с равномерностью броуновского движения. И так далее. Затем следовал пассаж, в котором различные трюки, соединяясь, достигали невероятной степени коварства. В обязанности Пьеро входило выводить людей из этого тупика. Мужчин достаточно было просто подтолкнуть, но когда приближалась женщина, огорошенная непростым переходом, Пьеро крепко брал ее за запястье, притягивал ближе и подводил вплотную к воздуховоду, отчего ее юбки широко разлетались. Чем сильнее порыв ветра обнажал бедро, тем более лакомым для философов было зрелище. Эта стремительная прелюдия дополнялась картиной прохождения посетителей через «бочку» после долгого блуждания по лабиринту. За первым актом должен был последовать апофеоз, и философы в нервном ожидании главного блюда вперялись в сцену расширенными зрачками горящих глаз.