Внезапно это бурление как будто стало более организованным. Появилось что-то вроде воронки, куда хлынула волна, разбиваясь о края. Со своего насеста Прадоне слышал гул голосов, перемежающийся пронзительными криками. Затем он разглядел маленький хвост дыма, медленно поднимающийся к небу: философы (он в первую голову подумал о них) подожгли «Дворец веселья». Вдоль тротуара возле главного входа выстроились полицейские автомобили и вскоре Прадоне с мрачным удовлетворением наблюдал за манипуляциями стражей порядка и отдавал должное их тонкой тактике разгона зрителей. Там, внизу, все вертелось, плясало и тяжело сталкивалось. Явились пожарные и залили то, что горело, а также то, что казалось им подозрительным или готовым вспыхнуть. Пожарные убрались первыми, за ними последовали полисмены. Карусели вновь принялись вращаться, а человеческий поток опять пришел в движение, ненадолго задерживаясь на месте пожара.
Тогда Прадоне вспомнил об отсутствии дочери. Он склонился к подзорной трубе и поискал ее тир. Ивонн там не было. Прадоне спустился в столовую, не на шутку раздраженный свалившимися на него неприятностями. Здесь он пропустил стаканчик и не торопясь двинулся дальше вниз. Выйдя через небольшую калитку на заднем дворе дома, он сразу оказался в Юни-Парке прямо за каруселью с самолетами. Стоящий напротив «Дворец веселья» являл собой жалкое зрелище; опаленный и полинявший, он походил на скорбное письмо со следами слез. Прадоне заметил Тортоза, который жестко что-то выговаривал одному из служащих. Копы отгоняли зевак.
— Эй, куда! — крикнул Прадоне один из блюстителей.
— Это хозяин, — объяснил Тортоз и воскликнул, обращаясь к Прадоне: — Вот так история! Комиссар заявляет, что уж теперь он точно закроет мой аттракцион.
— Что здесь произошло? — спросил Прадоне очень ровным голосом и очень олимпийски-спокойно. И с очень-очень легким оттенком грусти.
— Расскажи патрону, — велел Тортоз Мальчику-с-пальчику.
— Достало уже рассказывать, — проворчал Мальчик-с-пальчик.
Он, очевидно, поймал лицом пару-тройку зуботычин и теперь вытирал кровь с уголка рта.
— Что здесь произошло? — спросил его Прадоне.
— Я ни при чем, — сказал Мальчик-с-пальчик. — Меня теперь что, уволят?
— Вам дадут работу в другом аттракционе, — заверил его Прадоне.
— Правда? — усомнился Мальчик-с-пальчик.
— Обещаю.
Тортоз был озадачен. Сам-то он, похоже, влип по-крупному. И если патрон решит, что он разорен… Интересно, что на него нашло?
— Рассказывай! — приказал Прадоне.
— Вот как все было, — начал Мальчик-с-пальчик. — Уже второй день, как мы работаем только вдвоем, а этого мало. Сегодня нас было еще меньше — один я. Парадиз, мой напарник, не пришел; не знаю, что он там себе думает, может, заболел, не знаю, в общем, я был один, а этого мало. Зато народ валил валом, и все философы были тут как тут, мы их уже в лицо запомнили, все как миленькие на своих местах, прямо напротив поддувала, чтобы за дамочками подглядывать. Представление начинается. Я на подхвате, готовый помочь цыпочкам одолеть лабиринт. Вот. Но я же не могу быть везде. Перед «бочкой» — никого. Барышни идти не хотят. Те, у которых под рукой кавалеры, прибегают к их помощи. Ну и конечно, на сквозняке они не задерживаются. Философы не видят задранных юбок и, разумеется, недовольны. Больше того — они в бешенстве. Две симпатичные блондинки прошли прямо у них перед носом, а им выше колен ничего не обломилось. Дело плохо. Эти типы ярятся все больше. Потом еще одна, у которой они не разглядели исподнего. У них уже пена изо рта; меня честят почем зря. Ну я спускаюсь к «бочке», а тогда в лабиринте дело не идет. Я прямо разрываюсь. Тут самые ушлые берутся мне помогать. Они залезают на эстраду, хватают женщин и тащат их к воздуховоду. Господа этих дам находят, что они, эти философы, ведут себя немного слишком грубо. Начинается потасовка. Кто-то, разумеется, сверзается вниз, подбодренный тычком по скуле. Бах! Бум! Я тебя вышвырну отсюда, а я тебе глаз высосу. Сатиры как с цепи сорвались. Женщины визжат. Те, кто потрусливее, просто бранятся. Самые изголодавшиеся не упускают случая воспользоваться ситуацией и пощупать дамочек за задницы. Мужчины продолжают дубасить друг друга и пинать ногами. Одна крошка (я сам видел) двумя пальцами пыталась выставить глаз типу, который вознамерился ее исследовать. И тут вдруг всем сразу, да, именно, вдруг и всем, не понятно почему, совершенно необъяснимо, пришла в голову мысль добавить огонька. Чудо да и только, как скоро все случилось: не пара спичек — эта публика не успокоилась, пока целый факел не разгорелся. Потом нагрянули копы, но им не пришлось особенно трудиться, чтобы вывести людей — все как-то сразу угомонились. Ну а в довершение заявились пожарные и развели тут везде сырость.
Мальчик-с-пальчик умолк.
Тортоз вновь принялся сокрушаться:
— И вот из-за этих-то имбецилов я теперь разорен! Комиссар так мне и сказал: «В вашем заведении что ни день — какая-нибудь история, но уж на сей раз мы вас непременно закроем». И еще добавил, что оно того заслуживает, мое заведение, а все почему — потому что оно «аморально». Они достаточно долго наблюдали за ним, за моим заведением, чтобы понять, что оно — аморально. Как бы то ни было, его закроют, мое заведение, насовсем закроют, и что станет со мной? И с моей женой и детьми? Мальчику-с-пальчику вы вот найдете другое место, а как же я? Ничего не меняется: рабочие всегда в фаворе. А моя жена и дети?
— У вас ведь есть сбережения, Тортоз, — заметил Прадоне.
— К счастью! Иначе мне осталось бы только сдохнуть под забором. Но долго я с ними не протяну.
— Придумаете новый аттракцион, Тортоз, уж я вас знаю.
— Вот только не надо меня утешать.
— Что же вы хотите чтобы я сказал вам еще?
Прадоне протянул ему руку, которую Тортоз вяло пожал, и направился прочь. Мальчик-с-пальчик расценил, что если он не хочет проворонить свой шанс, то в его интересах держаться поближе к хозяину. Он двинулся следом и нагнал Прадоне.
— В какой аттракцион вы меня определите, месье? — спросил он.
Прадоне повернулся к нему и посмотрел так, словно впервые его видел.
— Вам сообщат об этом.
— Хорошо, месье.
Настаивать не стоило. К своим сорока пяти годам Мальчик-с-пальчик знал, что в этой жизни есть вещи, которые следует снести, есть пилюли, которые надо проглотить, и плевки в лицо, которые надо вытереть со словами «спасибо, еще». Он решил, что бессмысленно расспрашивать дальше, и остался стоять на месте.
Но поскольку его толкали со всех сторон, ему тоже пришлось двигаться.
В своем рассказе о происшествии во «Дворце» он не слишком напирал на тот факт, что ничего этого не случилось бы, если бы Парадиз не отлучился без предупреждения и если бы не уволили Пьеро, но главным образом если бы Парадиз не отлучился. Он не хотел топить Парадиза. Такое неблагородное поведение было тем более бесполезным, что его приятель и так лишился места. Мальчик-с-пальчик принялся размышлять в целом о своей жизни, в то время как его взгляд автоматически отметил, что философы столпились перед каруселью со свинками, на которых восседали девушки с высоко подобранными юбками, а также то, что Ивонн нет возле ее тира. Перед Мальчиком-с-пальчиком стремительно, в картинках и с подписями, промелькнула вся его жизнь, как, по слухам, обычно случается с утопающими: родители, начальная школа, профессиональное обучение, военная служба, частное агентство «А-Зет» (розыск всех видов, помощь при разводе), первый нечистоплотный поступок, первое мошенничество, первый шантаж, женитьба, другие грешки, другие мошенничества, другие шантажи, столкновение с полицией (с настоящей), наказание, искупление, все подработки, среди которых должность помощника экзекутора во «Дворце веселья» была, определенно, не самой позорной. Он знал худшее. Была еще супруга: не очень покладистая, и орава детей в довесок.
Мальчик-с-пальчик коснулся ногами дна, но вскоре вынырнул на поверхность, увлекаемый водоворотом злости. Глянул на философов и пожал плечами. Глянул на пустующий тир и тут же связал отсутствие Ивонн и исчезновение Парадиза. Он поискал кого-нибудь, с кем можно было бы затеять ссору и обменяться тумаками. Его распирало от досады, горечи и чувства безысходности. Мальчик-с-пальчик бросил свирепый взгляд вокруг себя, но увидел только Прадоне в сопровождении той, которую все называли мадам Прадоне.