— Вот вы смеетесь, — заметил он, — но вы не знаете, над чем вы смеетесь. Это было невообразимо: пламя высотой с дом, дым еще выше, а хуже всего — ведь это было преступление, поджог, и не рассказывайте мне, что самолеты запустились сами собой и оборвались тоже сами собой. Я все видел собственными глазами, и мне не приснилось.
Приняв во внимание чрезвычайное возбуждение рассказчика, слушатели не осмелились предлагать иные причины случившегося и принялись обсуждать озвученную версию. Кто? Зачем? Как? Посыпались обвинения. Директор? Его враги? Месть? Выгода? Сговор? Припомнили и вчерашнее происшествие во «Дворце веселья». Были рассмотрены различные гипотезы, но на каждую находились возражения.
Сперва Пьеро слушал с праздным интересом, но потом вдруг подумал, что неплохо было бы ему самому составить картину происшедшего.
Вначале он решил убедиться, что дом, где живет мадемуазель Прадоне, не пострадал. Пьеро поднялся по бульвару Экстерьер. Вдоль тротуара до сих пор стояли пожарные машины; люди в форме заливали искореженные обломки, в которых еще теплилось пламя. Тут и там попадались группки любопытных; время от времени полицейские отгоняли их, и тогда они чуть подавались назад. До угла авеню Порт-Аржантёй пожар не добрался. Здесь тоже бурно обсуждали происшествие, хотя никто толком ничего не знал. Пьеро задрал нос, подсознательно ожидая увидеть в окне Ивонн, но в окнах не было никого — даже горничной, выбивающей ковер. Пьеро продолжил свой обход вдоль границы Юни-Парка и, дойдя до конца авеню Порт-Аржантёй, свернул на улицу Ларм. Здесь он с удовольствием обнаружил, что часовня уцелела. Проходя мимо нее, он заметил Муннезерга, который выходил из своего дома. Тот тоже узнал Пьеро.
— Ну разве это не знак судьбы, молодой человек? — закричал Муннезерг с другой стороны улицы. — Огонь остановился в паре метров от мавзолея!
Он пересек дорогу и от всего сердца пожал руку Пьеро.
— Я видел весь пожар, — продолжил он. — Грандиозное зрелище, сударь. Я беспокоился насчет моего князя, но ветер переменился именно тогда, когда это было нужно. Вся территория парка в золе, кроме… — Он указал на часовню. — Вы, должно быть, задаетесь вопросом, рад ли я такому положению. Не то, чтобы я поздравлял себя с этой катастрофой, однако же… Впрочем, мы еще поговорим об этом. Чуть позже я изложу вам свои идеи. Но вот что меня занимает, так это вопрос, что теперь будет делать Прадоне. Прадоне — это директор Юни-Парка.
— Я знаю, — сказал Пьеро, — я там работал.
— Правда? — удивился Муннезерг. — Что же вы там делали?
— Я подводил женщин к воздуховоду во «Дворце веселья». Но я там продержался не дольше одного вечера. Еще один вечер я проработал помощником факира. Все.
Муннезерг, казалось, удовлетворился этим ответом.
— «Дворец веселья», — проговорил он. — Не с него ли вчера вечером начался пожар?
— Похоже, да. Двух моих приятелей, которые работали там со мной, выставили за дверь.
— Уж не месть ли это?
Пьеро не понял. Муннезерг пояснил:
— Как вы считаете, что это было?
— Вы о чем?
— О пожаре.
Муннезерг указал на то, что осталось от Юни-Парка.
— Мне по барабану, — ответил Пьеро.
Он улыбнулся: ему вдруг пришла в голову мысль, что если Ивонн не должна больше работать в своем тире, она могла бы время от времени встречаться с ним, даже если она продолжит видеться с Парадизом.
Но Муннезерг настаивал:
— Как думаете, все произошло по естественным причинам, или имел место поджог?
— Понятия не имею, — ответил Пьеро и, поразмыслив, добавил: — Во всяком случае, я здесь ни при чем.
— Как и я, — подхватил Муннезерг, — хотя меня могли бы заподозрить, ведь у меня есть мотив. Но как бы я это организовал? Возможно, всему причиной короткое замыкание. Также можно предположить, что Прадоне испытывает трудности и рассчитывает на страховку, которая позволит ему поправить дела.
— Мне об этом ничего не известно, — сказал Пьеро. — А что касается того, как это произошло, то я слышал, как возле главного входа один тип, утверждавший, что видел все собственными глазами, рассказывал, что самолеты загорелись и оборвались со своих тросов на полной скорости. Они и разнесли огонь повсюду. А вот какие у вас могли бы быть мотивы в разжигании пожара, мне непонятно.
— О, тут вы можете быть спокойны, молодой человек. Ни один суд не согласится, что мое скромное недовольство могло привести к столь катастрофическим последствиям. Я сейчас имею в виду не просто заботу о тишине; вам надо знать о моих отношениях с вашим бывшим патроном… Но есть еще одна вещь, которая меня радует. Я вам расскажу о ней, но только между нами… Это и есть мой мотив. Но вы — никому! Договорились?
Пьеро сплюнул на землю.
— Договорились, — сказал он.
— Теперь, — объявил Муннезерг, — князь Луиджи может спать спокойно! Вам не приходило в голову, что неприлично устраивать парк аттракционов вблизи склепа? Отныне последний сон князя не будут тревожить песни из громкоговорителей, крики женщин и шум каруселей.
— Но ведь Прадоне, наверное, захочет восстановить парк? — предположил Пьеро.
— Вот видите, мой мотив — не самый убедительный. Что касается истории с горящими самолетами, то это плод фантазии. Я ничего подобного не заметил, хотя я проснулся с первыми сполохами пламени. Да, не скрою, я давно этого ждал. Я спал с открытым окном, выходящим на Юни-Парк. Я спал; было три или три с половиной часа ночи. Пожар разбудил меня, словно рассвет или крик петуха. Но никаких разлетающихся самолетов; чего не было — того не было.
Пьеро молчал, не зная, что сказать. После паузы Муннезерг продолжил:
— Можно также заподозрить тех, кто накануне хотел поджечь «Дворец веселья». Что, если неудача их только раззадорила и они вошли во вкус? Можно подумать на работников, которых несправедливо уволили, вроде вас и ваших друзей. Или на конкурента — того же Мамара, что установил свой цирк прямо напротив Юни-Парка. Кто знает? Кстати, я вспомнил, что должен пойти пожать руку старому приятелю, который там работает. Пойдемте со мной, юноша, я вас представлю одному интересному человеку, вы сделаете полезное знакомство, возможно, даже найдете работу. Вы ведь сейчас без места, не правда ли?
— Без, — ответил Пьеро. — Я ищу.
— Ну так пойдемте.
Муннезерг закончил свою ежедневную уборку в часовне и прилегающем саду, зашел к себе, чтобы положить инвентарь и взять шляпу, и они вместе с Пьеро отправились: сперва вниз по улице Ларм, затем пересекли авеню Шайо, оставив слева руины танцплощадки Юни-Парка.
В цирке Мамара было тихо. Муннезерг обратился к рабочему, который скреб щеткой зебру, и спросил, где найти Псерми. Тот ответил, что Псерми вышел, или, вернее, еще не пришел, поскольку он ночует в гостинице. А Бурма, его помощник? Бурма как раз сейчас занят уходом за животными.
— Вы слышали о Псерми? — спросил Муннезерг у Пьеро. — Нет? Неужели вы никогда не бывали в цирке или мюзик-холле?
Нет. Пьеро предпочитал кино и не имел ни малейшего представления о том, кто такой Псерми и еще меньше — кто такой Бурма, которого они с Муннезергом шли сейчас разыскивать в зверинце.
— Это мой старинный друг, — сказал Муннезерг, — один из немногих, можно сказать — единственный. Я познакомился с ним, когда он работал зазывалой в Анатомическом музее, который мой отец снабжал восковыми фигурами. Ему тогда едва исполнилось восемнадцать лет, но язык у него уже был чертовски хорошо подвешен! И представьте себе, молодой человек, чуть позже я повстречал его в Алжире, в третьем зуавском полку, где мы оба проходили службу. Тогда-то он увлекся дрессировкой животных. Он овладел искусством заклинателей змей и сам выучил кабана ходить на ходулях — чего никто никогда до него не делал. Первые успехи подвигли его продолжать, и, вернувшись во Францию, он всерьез занялся профессией дрессировщика. Хотя вы его не знаете, но он является самым известным демонстратором ученых зверей обоих полушарий. Я говорю: демонстратором, потому что из-за своего успеха он вынужден теперь приобретать уже полностью выдрессированных животных.
Они почти добрались до зверинца, когда какой-то клоун сообщил им, что Бурма только что ушел. Они повернули назад.
— Надо же, как досадно, — сказал Муннезерг. — Я хотел познакомить вас с Псерми: он мог бы предложить вам работу. Как вы относитесь к тому, чтобы сопровождать передвижной цирк?
— Я хотел бы остаться в Париже, — ответил Пьеро. — Но небольшая подработка на две-три недели, и желательно в этом районе города, позволит мне поправить дела.