Теперь приятели наблюдали за потасовкой с бескорыстным интересом. Когда до них долетал выбитый зуб или откушенный и выплюнутый кончик носа, они лишь смахивали их рукой, а после вытирали замаранную кровью ладонь.
Но господин Тортоз, узнав о драке, немедля вызвал наряд, и вскоре над буйными головами замелькали белые дубинки. Престиж полиции — главным образом он — рассеял свалку, как острие шпаги заставляет растаять призрак, и теперь стремительно опустевший зал являл взору только лохмотья обивки сидений и столбы пыли, поднятой с пола.
Хозяин «Дворца веселья», извещенный компетентными органами, что на этот вечер его аттракцион закрывается, вошел в зал, посмотрел на обивку и на пыль, на лабиринт и на «бочку», принюхался и медленно направился к трем работникам, которые отряхивались и чистились, пытаясь придать себе приличный вид.
— Сборище негодяев, — прошипел он. — Сборище негодяев, — повторил он глухим голосом. — Сборище негодяев! — завопил он.
Все трое молча уставились на него.
— Сборище негодяев! — крикнул он снова.
— Босс, да если бы вы только видели, — горячо начал Парадиз. — Тот амбал пер прямо на меня. «Ты что, неприятностей хочешь?» — говорит он мне. И я резко раз, раз, кулаком ему в один глаз, в другой, потом левой ему в живот, и вот он на полу, даже «ой» сказать не успел.
— Хватит! — прервал его господин Тортоз. — Тебе меня с толку не сбить. Вы повели себя как свиньи, как трусы, как полные кретины. Не хватило ума справиться с таким пустяком? Брысь, убирайтесь отсюда!
— Ну патрон, ну будьте великодушны, — стал упрашивать Парадиз. — Такое ведь случается у нас не каждый день. И до сих пор мы честно делали свою работу. Философы были довольны. Все катилось как по рельсам.
— Я бы не сказал, — отрезал Тортоз.
— Да я сам слышал от этих философов, — стоял на своем Парадиз, — слышал, как они говорили между собой: «Эти парни знают толк в цыпочках, с ними у нас кусок мимо рта не пролетает, тут не деньги на ветер, а удовольствие полной ложкой». Вот что они говорили, и еще прибавляли: буду каждый вечер сюда наведываться.
— Чистая правда, — подтвердил Мальчик-с-пальчик. — Я тоже слышал; в точности так.
— Ты же видишь, ребята они хорошие, — вмешалась мадам Тортоз, которая только что закрыла кассу и теперь присоединилась к супругу. — Не стоит лишать их заработка из-за какого-то грязного типа. Их-то вины нет.
— О, спасибо, мадам, — сказал Парадиз.
— Ну ладно, ладно, — смягчился господин Тортоз. — Приходите завтра.
— Закрывать заведение? — спросил Мальчик-с-пальчик.
— Да. А после можете отправляться спать, если желаете.
— Заметано, босс. Мы повесим замок и пойдем прошвырнемся.
Они повесили замок и пошли прошвырнуться.
Далеко уходить они не стали, точнее — ограничились пределами Юни-Парка, куда июньское воскресенье выплескивало чудесную погоду, смешанную с толпой, создавая мутный шумящий бульон, сдобренный огнями и музыкой двух десятков аттракционов. В одном месте вертелись по кругу, в другом — низвергались с высоты, здесь летели по прямой, там — зигзагами, здесь толкались, там налетали друг на друга, и везде двигали телами и смеялись, шлепали по задам, лапали за грудь, упражнялись в ловкости, мерились силами и смеялись, срывались с тормозов и глотали пыль.
Пьеро, Парадиз и Мальчик-с-пальчик облокотились о перила, ограждавшие площадку для электрических бамперных машинок, и принялись изучать обстановку. Как всегда, имелись разнополые парочки (никакого интереса), одинокие мужчины и одинокие женщины. Для мужчин-одиночек игра состояла в том, чтобы наехать на автомобиль с чисто женским экипажем. Некоторые одинокие водители-мужчины, совсем юные, в полном цветении наивности, грели свое тщеславие тем, что старались выписывать эллипсы без соударений. Возможно, они таким образом утешали себя в отсутствии настоящей машины. Что касается женщин-одиночек, то они, натурально, могли восседать по две в автомобильчике, что не мешало им оставаться одинокими — ну, если не брать в расчет особо сапфические случаи.
Мальчик-с-пальчик и Парадиз пожали руки коллегам, чья работа состояла в том, чтобы перелетать от одного авто к другому, заставляя раскошеливаться любителей (некоторые из которых за целый вечер так и не решались тронуться с места). Затем внимание Мальчика-с-пальчика и Парадиза привлекла одна из пар «женщина-женщина», в которой они узнали тех двух малюток, что недавно открыли представление во «Дворце веселья». Парни спокойно подождали, пока девушек после серии столкновений не прибило к их берегу, и тогда без церемоний окликнули их. Девицы сперва выразили «фи» подобным авансам и продолжили было свои мытарства, но когда в общей сутолоке их намертво зажало напротив новых кавалеров, они соизволили улыбнуться.
С ударом колокола, возвестившего замену состава, Мальчик-с-пальчик и Парадиз перемахнули через ограду и запрыгнули в один из автомобильчиков. Как только звонок объявил о возобновлении враждебных действий, они бросились вдогонку за малышками и стали их таранить. И оп! Следствием такого тесного знакомства стало то, что со следующим ударом колокола в гонке с преследованиями участвовали уже две разнополые пары. Мальчик-с-пальчик выбрал кудрявую брюнетку, Парадиз присмотрел себе беленькую. И оп! Пьеро не выбрал и не присмотрел себе никого.
Свободно облокотившись на перила, Пьеро размышлял о смерти Людовика XVI, что означало — ни о чем конкретном; в его сознании клубились какие-то обрывки мыслей, легкие и блестящие, как вихрь снежинок в чудесное зимнее утро, как рой безымянных мушек. Машинки бурно соударялись, металлические тросы заставляли искрить токоприемники, женщины кричали, и по всему Юни-Парку раздавался гомон веселящейся толпы, смешанный с выкриками шарлатанов-коробейников и с грохотом механизмов. У Пьеро не было каких-либо особенных идей насчет общественной морали или будущего цивилизации. Про него никто никогда не говорил, что он умен. Обычно ему пеняли, что он ведет себя как болван или что он витает в облаках. Как бы то ни было, здесь, в эту минуту, он чувствовал себя безотчетно счастливым и довольным. Впрочем, среди его мушек имелась одна — самая большая и самая назойливая. У Пьеро имелась работа — по крайней мере, на этот сезон. А в октябре будет видно. Сейчас же ближайшие четыре месяца звенели перед ним монетами. Есть от чего быть довольным и счастливым тому, на чью долю выпадали дни, полные неопределенности, недели иллюзорного существования и месяцы нищеты. Фонарь под глазом причинял ему некоторое беспокойство, но разве физическая боль когда-либо мешала счастью?
Что касается Мальчика-с-пальчика и Парадиза, то для них жизнь по-настоящему была прекрасной. Одной рукой обхватив талии своих аппетитных спутниц, а другой лениво поворачивая руль игрушечных машинок, они наслаждались счастьем по сорок су за пять минут. Тактильные ощущения доставляли им двойное удовольствие: напрямую, через соприкосновение сквозь тонкую материю с бедром или с грудью соседки, и опосредованно, когда они наезжали на чужие автомобили или (реже) получали удары от прочих участников движения. Они равным образом вдвойне тешили свое тщеславие: напрямую, поскольку им чаще удавалось задевать других, чем быть задетыми, и опосредованно, при мысли о Пьеро, которого они оставили в угрюмом одиночестве. Да еще музыка — громкоговорители, что надрывались «О, моя любовь, я твоя навсегда»… В общем, им было от чего ощущать, как по спине бегают мурашки счастья, и, как ни крути, каждому ясно, что можно вообще не думать о смерти Людовика XVI, и при этом вполне радоваться жизни.
Однако Мальчик-с-пальчик во время антрактов чувствовал себя чуть менее счастливым. Дело в том, что он был женат, и притом законно. И его мучили угрызения совести. Совсем немного, но все же. Доставая в эти мгновения носовой платок, он еще сильнее сжимал юную грудь, на которой покоилась его рука.
Предоставив приятелей самим себе, Пьеро со скучающим видом повернулся к автодрому спиной. Перед ним высилась вавилонская громада «Альпийской железной дороги», по которой время от времени пролетали вниз связки вагонеток, принося истерические женские крики. Справа философы, не так давно разогнанные полицией, столпились возле «Белки в колесе» и, задрав головы, наблюдали за усилиями крупной мускулистой девицы, у которой пороху явно было в избытке (как, впрочем, и всего остального). Слева чередовались тиры, различные игры и лотереи. Туда-то Пьеро и направился. Ему вдруг захотелось испытать свою сноровку, разнести четырьмя снарядами пирамиду из пяти пустых консервных банок или отметиться удачным выстрелом из ружья. Пьеро дрейфовал вместе с толпой и порой застывал, как обломок кораблекрушения, вынесенный течением на отмель, а затем плыл дальше, подхваченный торжествующим потоком. «Ловля на удочку», «Бабушкин сервиз», «Спящая красавица» не удержали его возле себя. Зато его притянул «Пулеметный тир».