Была еще собачонка. Черное, лохматое и несуразное существо, невесть какой породы и совершенно безалаберное, которой было все равно кого гонять, ее, крошку Капу, или соседских кошек, лишь бы побегать сломя голову. Мышь всерьез сомневалась в ее умственных способностях, но одно знала наверняка: Ижорка не ее враг, она не убьет ее намеренно и хладнокровно, она может лишь помять ее, если Капа случайно станет предметом ее незатейливых игрищ.
Совсем другое дело Дарья, страшнее и злобнее зверя Капа не знала отродясь и искренне недоумевала, как можно любить, и лелеять этот комок, этот сгусток ненависти и жестокости. Но хозяева холили и лелеяли ее, и это было, по меньшей мере, странно.
Лишь один человек в доме, как и Капа, не любил кошку, он даже назвал ее Гнусей, что более соответствовало ее породе, чем данное другими людьми имя. Он не проходил мимо Гнуси просто так, награждая ее попутно пинками и затрещинами. Он был иным человеком, и он, как подспудно подозревала Капа, любил музыку и писал стихи. Их души были родственны и во многом сходны, они могли бы подружиться, если бы не были так далеки. Если бы он не спал темными ночами и хоть бы раз пришел к ее норке, и ее послушал песни. Но он был далеко, и ночь была целиком во власти демонов и главного беса по прозвищу Гнусь.
…Капа осмотрелась и прислушалась. В доме было тихо, лишь где-то вдалеке громыхал огромный белый шкаф, хранящий в себе, по рассказам отца, множество всяческих вкусностей. Помимо шкафа издавала странные рокочущие звуки одна из самых больших и неподвижных громадин.
Тишина. Ни звука. Капа бесшумно выскользнула из норки, прильнув к пыльному, давно немытому полу, чутко поводя ушами, в надежде услышать опасность. Но дом хранил сонное молчание. И она легко и неслышно побежала к столу, где ежедневно подбирала несколько крошек упавших со стола во время трапезы громадин-людей. Их можно унести в двух лапках прижав их к груди, это совсем немного, никто и не заметит их, а ей, Капе, хватит на целый длинный день, пока вновь не затихнут в доме ругань и крики.
Она нырнула к столу и подобрала крошку, крохотная лапка потянулась ко второй, и тут она испуганно замерла, оцепенело уставившись вдаль. Глаза. Пронзительно-зеленые и немигающие, вперились в нее, глаза, не раз посещавшие ее в жутких дремотных кошмарах. Это была Гнусь, это была сама смерть, взглянувшая на нее леденящим, мертвящим взором. Капа застыла на месте, не в силах пошевелить даже хвостом, не отводя взгляда от глаз, которые стали медленно приближаться. Что-то липкое и холодное подобралось к самому сердцу, сжимая его все сильнее и сильнее когтистой лапой. И, нет сил оторваться, и нет сил бежать.
Хлебная крошка, судорожно прижимаемая к груди, вдруг выпала и звонко стукнулась об пол, разорвав паутину смертоносного забытья, и Капа бросилась к норе. Но было поздно, наперерез ей метнулась зловещая тень. Путь домой для нее был отрезан. И она бежала сломя голову, не разбирая дороги, а по ее пятам также стремительно неслась смерть. Смерть гналась за ней семимильными шагами, расшвыривая все на своем пути, производя страшный грохот и переполох. Капа чувствовала на своей спине ее леденящее дыхание и вновь ускоряла и без того невозможный бег.
А дом просыпался, расцвечивался огнями и шумом голосов. Приближались шаги. В другое время Капа немедленно убралась бы прочь, но только не сейчас. По пятам за ней несется смерть, а ее заветная норка безнадежно далека и нет ей возврата назад, и все что ей оставалось в жизни, — это бегство по кругу в безумной надежде выжить.
Еще ярче полыхнул свет, и тут, о чудо, открылась дверь, ведущая наружу, в никуда, в пронизывающую и пугающую зимнюю ночь. И она рванула туда, вложив в последний рывок остаток сил. Ее маленькое нежное сердце было готово в любой момент вырваться из груди, но продолжало отчаянно биться, гоня по артериям наполненную адреналином кровь. Последний рывок и он действительно последний. Краем глаз она уловила, как взмыла в смертоносном прыжке Гнусь. Как в кошмарном сне, в замедленном темпе опускалась на нее с небес, несущая погибель тень. Она мчалась, что есть мочи, но в этом кошмаре ей казалось, что она стоит на месте и смерть надвигается на нее, медленно и неотвратимо. Она заметила, как в мертвенном лунном свете блеснули когти-лезвия, выскочившие из бархатистых подушечек лап. Она погибла, и лишь чудо может спасти ее, причем чудо немедленное. И оно свершилось. Хозяйская нога, появившаяся из ниоткуда, поддела опускающееся тело Гнуси, и смачным пинком швырнула его на забор.
Обалдевшая кошара метнулась влево, еще толком не поняв, что же произошло, что за неведомая сила стала между ней и дичью. А в это время Капа метнулась прочь, в сторону противоположную полету кошки. Нырнула с головой в сугроб, в его мягкую и зовущую глубь. Все глубже и глубже. Вот уже не слышно голосов, шума ветра, и есть только она одна, и белое безмолвие вокруг нее.