— Баттинг, — негромко сказал Ридинг, — на такси придется возвращаться вам. Вы оставите свой ягуар в гараже, ибо первое же дерево превратит вас в бифштекс.
— Никто здесь не имеет права приказывать мне, — икнул молодой человек, — за исключением Ридинга-мудреца.
Я подчиняюсь… Эй, Джимми, рыбье отродье, быстро такси. Мне надоело лицо пикового валета нашего президента!
Госкетт пропустил оскорбление мимо ушей: отец Баттинга был владельцем поля Блю Сэндз и не скупился в расходах на клуб.
Когда Ридинг прогревал двигатель, на его руку легла ладонь.
— Поскольку вы, полковник, возвращаетесь в Лондон, могу ли я попросить подвезти меня? — спросила Мэйзи Даунер.
— Охотно, — ответил Ридинг, отводя взгляд.
И про себя подумал: «Она сегодня в форме. Чем же ей сегодня насолил Фринтон?» Майк Фринтон, элегантный красавец-гольфист, открыто ухаживал за Мэйзи Даунер, и это ей, похоже, нравилось. Словно прочтя его мысли, она сказала:
— Я разозлилась на Майка за то, что он не встал на вашу сторону, когда вы так твердо заявили, что Хей не поедет на Сифелл.
— Благодарю вас, мисс Даунер, — холодно ответил Ридинг, — но мне это, напротив, нравится. Поддержи он меня, это было лицемерием с его стороны — он ненавидит Хея и радовался бы его поражению.
— Хея ненавидят все, — пробормотала девушка.
— Поскольку он — личность, а Сэндз вместо истинных гольфистов стал прибежищем фанфаронов, снобов и краснобаев.
— Но вы не фанфарон, не сноб и не краснобай, — возразила она.
— Увы, я не играю в гольф, — горько ответил полковник.
…С войны он вернулся на протезе и с простреленным легким, иногда его подводило и сердце.
Мэйзи Даунер мечтательно добавила:
— Кубок Принца Уэлльского… Чемпионат Шропшира… Кубок Дальтона… Кубок Миллэнд Роя…
— Прошу вас, — проворчал Ридинг. — Это старые победы, они растаяли, как и прошлое.
— Почему вы так любите Хея? — вдруг спросила она.
— Мы вместе воевали, — просто ответил он. — Он был хорошим солдатом, и стал столь же хорошим гольфистом.
— Майк Фринтон тоже принимал участие в войне, — вскинулась она.
— В интендантстве. А Госкетт служил родине, поставляя армии картонные ботинки. Стоун же держал в тылу столовую. Стоит ли говорить о других?
— Спасибо… Хватит…
Они миновали Числехарст и Сандридж и въехали в Лондон через Левисхэм.
— Где вас высадить, мисс Даунер? — спросил Ридинг. Она назвала улицу неподалеку от Кенсингтон-парка, и остальную часть путешествия они проделали молча.
Когда Мэйзи вышла из машины, Ридинг развернул бентли и вернулся в Бермондси — ему хотелось встретиться с Джильбертом Хеем.
— Неужели вам так нужен этот проклятый Кубок Сифелла? — с привычной прямотой спросил Ридинг.
Хей медленно кивнул, но не ответил. Ридинг внимательно посмотрел на него: ему казалось, что впервые он заметил серебряные пряди на висках друга и глубокие морщины на его лбу.
— Отвечайте, майор, — кисло улыбнулся Ридинг.
— Полковник, вы можете отправить меня под арест, — с такой же кислой улыбкой ответил Хей, — ибо я отказываюсь подчиниться вашему приказу.
Он встал и прислонился к камину, но острый взгляд Ридинга уже заметил то, что хотел видеть, — Хей пытался спрятать за спиной фотографию, стоящую на мраморной полке.
— Мэйзи Даунер, — сказал Ридинг. — Я только что с нею расстался.
— Да будет так, — пробормотал Джильберт, — вы увидели… Теперь я могу вам ответить. Я не поеду на Сифелл.
— Ах, вот как!
Хей, молча, протянул другу телеграмму: «Кубок Сифелл разыгрывается в 36 лунок».
— Сегодня вечером я уже видел эту мерзость, — воскликнул Ридинг.
— Итак, я не еду, — повторил Хей.
— Именно это я заявил в клубе, но Госкетт сказал, что вы поедете. Вы знаете, что это означает?
— Да… Правила Блю Сэндз разработаны в героические времена и категоричны в этом плане. Я буду исключен из клуба.
— И Госкетт запретит вам появляться на любом поле.
— Знаю…
Джильберт Хей помолчал, потом тихо спросил:
— Что вы думаете о мисс Даунер?
— Эээ… Она красива и хорошо играет в гольф. Немного флиртует с Фринтоном, но я уже спрашивал себя, зачем она появилась в Блю Сэндз?
— Ответ прост, — с трудом выговорил Хей. — Мисс Даунер — посланница Торпа, Гилхриста, Мейзона…
Ридинг с трудом удержался от выражения удивления.
— Это гипотеза?
— Нет, истина. Мне сообщил ее Крофтс.
— Торп энд компани, — проворчал Ридинг. — Вероятные победители Сифелла и его 36 лунок.
— Этот триумвират состоит в Найрока-клуб, который соседствует с Блю Сэндз. Вам ясно?
— Не очень.
— Их поле в ужасном состоянии, а касса пуста, как выеденная устрица. Найрока — вампир, который хочет проглотить Сэндз.
— Как бы ему не подавиться этим куском, — усмехнулся Ридинг.
— Вовсе нет… Мисс Даунер явилась, чтобы выйти замуж за Баттинга, и она добьется своего.
— Хей! — воскликнул Ридинг, — вы любите эту… авантюристку?!
— Увы!
Бентли во второй раз остановился в Кенсингтоне. Мэйзи Даунер молча выслушала Ридинга.
— Все это правда, — сказала она.
— Полагаю, — холодно сказал бывший офицер, — вам это все равно, но заявляю, что презираю вас, как самую поганую вещь на земле…
Она не ответила, но протянула ему телеграфный бланк.
— Если вы нашли меня одетой, полковник Ридинг, то только потому, что я собиралась отнести это в соседнее телеграфное отделение.
«Разыгрывать Кубок в 72 лунки», — прочел он.
— Но в этом случае… — пробормотал он.
— Джильберт Хей будет играть и останется в Блю Сэндз…
— Хорошо… А если вы выйдете замуж за молодого Баттинга?..
— Не стоит продолжать! Вы некогда сказали, полковник Ридинг, что гольфистка — это женщина, у которой вместо сердца «дэнлоп 65». Вы подметили верно… Но такая замена во мне не произошла. Надеюсь, теперь вы понимаете…
— Вы хотите сказать, чтобы я отвез вас к Джильберту? — воскликнул Ридинг. Глаза его сверкали.
— Только этого и хочу, негодный вы человек!
В окне Джильберта еще горел свет, но Ридинг стучал напрасно, дверь осталась закрытой.
Потеряв терпение, он ударом плеча высадил дверь. Хей сидел у стола, одна его рука лежала на фотографии Мэйзи Даунер, а вторая… В воздухе плавал сладковатый запах пороха. Мэйзи и Ридинг опоздали.
«Гольфист» Мабюза
Содержимое небольшого пакета, которое вручил мне почтальон, не очень удивило меня: ключ и карточка из бристоля со следующими словами:
«Ред Чамрок-стрит 3.
26 октября, вечером».
Моя торговля руанским ситцем всего лишь прикрытие; она скрывает дела, требующие осторожности и тайны. А потому я не стану ломать голову, пытаясь отыскать того, кто послал почтовую посылку — в моем сумеречном ремесле меня окружают только те люди, которым можно доверять, и они очень сдержанны в своих поступках.
Я даже не проявил любопытства и не отправился смотреть на указанный дом, ибо знал, что он стоит в старом, темном проулке неподалеку от стен города и что его несколько лет назад уже предназначили на слом.
Вечер 26 октября был холодным и дождливым, в воздухе кружились тучи опавших листьев, а редкие прохожие выглядели, как скользящие тени.
Я оставил машину на углу Луга Нонн, где бродят лишь кошки, и пешком проделал две сотни ярдов, отделявшие меня от Ред Чамрок-стрит.
Ветер задул фонарь на углу улицы, и я с трудом отыскал нужный дом.
Он был низок и узок, его венчали конек в виде лампового колпака и нещадно скрипящий флюгер; белокаменный герб над дверью, похоже, восходил к первым годам царствования Тюдоров.
— Добрая старина, — сказал я себе, вставляя ключ в замочную скважину. Ключ повернулся с первого раза.