Мистер Чедберн посмеялся и признал историю Триггса занимательной. Свечи быстро догорали. Одна из них, таявшая быстрее других, погасла.
— Мистер Триггс, — предложил мэр, — если мы не хотим остаться в темноте, следует экономить свечи. Я не запасся ими.
Они оставили гореть лишь два огарка, и Триггс решил, что особой разницы между полной темнотой, о которой с опасением говорил мэр, и оставшимся светом нет. Стены растворялись во мраке; он едва различал приземистую громаду кресла Чедберна и густую шевелюру мэра, на которую падал отблеск света. Белые линии пентаграммы становились удивительно яркими и четкими.
— Предположим, призрак явится и не сможет выйти за пределы магической фигуры, что дальше?.. Нельзя же схватить привидение, — сказал Триггс, обретя здравомыслие. — Нас поднимут на смех.
Мистер Чедмен что-то промычал.
— Если людям из Скотленд-Ярда придет в голову разыскивать виновных, они найдут, кого схватить, — усмехнулся мэр. — А я выполняю свой план.
Сквозь вой ветра Триггс расслышал далекий перезвон башенных курантов, но не стал считать удары — ему вдруг в голову пришли очевидные вещи.
— Мистер Чедберн?
— Просто Чедберн, Триггс.
— Я не признаю такого обращения, — возразил Сигма. — Мне оно кажется грубым и невежливым. Вы сказали, что несчастный Дув переводил сонет Аретино. Однако до сегодняшнего дня я такого имени не слыхал. Вы говорили о переводе, но меня удивило отсутствие текста, которым он должен был пользоваться…
— Неужели? — спросил мэр. — Разве его не было?
— Не было, — твердо заявил детектив. — На каком языке писал Аретино?
— Конечно, на итальянском!
— Значит, речь действительно идет о переводе, но текст оригинала отсутствовал. Это, во-первых… Но это не все.
— Продолжайте, Триггс, — поощрительно сказал мэр.
— Дув был прекрасным каллиграфом. Я склоняюсь перед его памятью и заявляю, что не гожусь ему в подметки в сем благородном искусстве. Я видел перо, выпавшее из его руки… С каких пор, мистер Чедберн, такой каллиграф, как покойный Дув, пользовался для письма на веленевой бумаге не «Вудстоком», а иным пером?
— Что? — вскричал мистер Чедберн. — Я вас не понимаю!
— Профессионал так бы не поступил. Скажу больше, господин мэр: строчки сонета написаны пером «Вудсток». Я разбираюсь в этом. А чернила! Так вот, господин мэр, это были медленно сохнущие чернила, которые становятся блестяще-черными, когда высыхают.
— Знай я, куда вы клоните, мистер Триггс…
— А вот куда, мистер Чедберн. В момент смерти мистер Дув писал другой текст, другим пером, другими чернилами и не на веленевой бумаге…
— Что же из этого следует?
— Текст заинтересовал убийцу, он забрал его и заменил сонетом, написанным дней пять-шесть тому назад! Привидения так не поступают… хотя я не очень разбираюсь в нравах и привычках этих проходимцев.
— Мистер Триггс, — медленно произнес мэр Ингершама, — вы слишком скромны, утверждая, что не детектив.
Триггс промолчал. Ему нечего было добавить — он говорил, как эксперт по английскому письму, а не как полицейский.
Наступила непроницаемая тишина, которую словно наполнили тысячи шорохов. Трубка Сигмы погасла; куранты пробили снова, и Триггс насчитал двенадцать ударов.
— Полночь!
Мистер Чедберн не откликнулся. Но с последним ударом курантов Триггс ощутил чье-то чужое присутствие.
Во мраке кто-то медленно двигался.
Фитили свечей едва горели, утонув в расплавленном воске. Свет становился все скупей и скупей. Триггс перестал слышать какие-либо шорохи, но увидел среди теней фигуру, двигавшуюся к нему.
— Мистер Чедберн, — воскликнул он, — кто-то вошел!
Мэр не двигался и не отвечал. Одна из свечей вдруг вспыхнула высоким пламенем. Триггс увидел белый силуэт, нависший футах в шести над ним. Из мрака выплыло лицо, искаженное ужасной гримасой.
Он закричал… Появилась призрачная длань, растворилась в темноте и схватила его за затылок.
В глазах замельтешили искры; он хотел позвать Чедберна на помощь, но крик ужаса застрял в горле, которое сжимала железная рука.
Он приподнялся, поскользнулся и упал. Навощенный паркет был скользким, и Триггс поехал, как на ярмарочных горах, вырвавшись из лап невидимки.
Сигма с воплем вскочил на ноги, бросился к камину и схватил подсвечник.
Пять огоньков ярко вспыхнули, свет залил зал.
Триггс дурным голосом звал на помощь.
Констебль Ричард Лэммл с предосторожностями переступил белую линию пентаграммы и склонился над трупом.
— Раскроен череп, как у мистера Дува… Боже, какое несчастье, это же наш мэр, мистер Чедберн!
По его щекам текли слезы.
Триггс, застыв, словно статуя, бессмысленно уставился на тело мэра, распростертое в центре магической фигуры.
— Как это случилось, инспектор? Вернее, «что случилось»? — жалобно спросил Лэммл, беспомощно глядя на Триггса.
Тот шумно вздохнул.
— Я предупрежу Скотленд-Ярд, — сказал он. — Найдите человека, который быстрее всех доберется до Лондона.
Письмо повез Билл Блоксон.
Оно было адресовано Хэмфри Баскету в полицейский участок № 2 в Ротерхайте, но Триггс не знал, что его бывшего шефа только-только назначили главным инспектором Скотленд-Ярда, и он возглавил бригаду розыска преступников.
IX. 28 дней мистера Баскета
— У Триггса очень крепкое здоровье, несмотря на возраст. Он едва не умер, мистер Баскет, — сказал доктор Купер. — Но опасность миновала. Лихорадка окончательно спадет до наступления ночи.
— Не верю, чтобы Триггс умер от какой-то лихорадки, — с сомнением произнес инспектор.
— Вы правы, но его чуть не задушили, вернее, чуть не сломали позвоночник, как висельнику. Боже, ну и ручищи у этого таинственного убийцы!
Баскет что-то проворчал. Вот уже три дня он сидел у изголовья Триггса, который в бреду рассказывал странные и ужасные вещи.
В дверь тихо постучали, и старая Снипграсс, просунув в дверной проем голову, прошептала.
— Пришел Билл Блоксон. Он хочет видеть господина полицейского из Лондона.
Билл Блоксон вошел, теребя в руках фуражку.
— Я нашел, сэр… Она утонула в низине, на дороге, ведущей к границам Миддлсекса, где ее застало наводнение. Она умерла несколько дней назад и выглядит не лучшим образом.
— Положите ее в подвал ратуши и снесите туда весь имеющийся лед. Надо сделать нечто вроде ледника, ясно?
Билл удалился, пообещав исполнить распоряжение.
Доктор Купер оказался неплохим пророком, ибо в сумерки Триггс проснулся и слабым голосом заявил, что голоден.
Когда он узнал Хэмфри Баскета, губы его задрожали.
— А из Скотленд-Ярда приехали? — спросил он.
— Я и приехал, — ответил его бывший шеф. — Уже месяц, как я служу в Скотленд-Ярде, Сигма.
Триггс закрыл глаза.
— Боже, я ужасно рад! Я не должен был… Понимаете, шеф?
— Ну ладно, ладно. А теперь, старина Триггс, выпейте чашку бульона, съешьте кусочек курятинки и отдохните.
— Я хочу говорить сейчас.
— О дожде и солнце, Сигма Тау, хотя до хорошей погоды в этом скверном городишке еще далеко. Серьезные дела отложим на завтра.
Но Триггс стал настаивать, и Бас кету пришлось уступить.
— У вас всегда была чудесная память, Триггс; надеюсь, она вас не подведет, поскольку мы в ней очень нуждаемся.
— Я не опущу ни одной детали, ни одной, слышите меня, шеф?
Триггс говорил допоздна, и Баскету пришлось прервать его.
— Отложим на завтра, как в романах с продолжением, — приказал он.
На следующий день Триггс опять говорил до позднего вечера. Он устал, но выглядел успокоенным.