Берилл нельзя было назвать красавицей, но выглядела она свежей и приятной, и поведения была безупречного. Крафтон предложил ей вступить в брак, она без колебаний согласилась. Два года супруги жили душа в душу.
Поэтому всех, как громом, поразило известие, что Берилл сбежала в Лондон с молоденьким студентом, приехавшим в Сток-Ньюингтон на каникулы. С той поры Крафтон заперся у себя в доме, выгнав служанку и взяв ведение хозяйства на себя. Сдается, крах супружеской жизни помутил его разум, превратил в мизантропа. Вот, сэр, все, что я могу вам сообщить о полковнике Крафтоне.
— Ба! — воскликнул я. — У меня превосходная рекомендация, пожалуй, рискну спиной!
Дом бывшего военного стоял вдалеке от других жилищ. Фасад старого дома был приятен глазу и выделялся ярким архитектурным стилем; чувствовалось, за особняком ухаживают.
Стояла редкостная жара, и воздух гудел, словно печь булочника.
Я дернул за ручку и услышал переливчатый звон в глубине гулкого коридора. Дверь распахнулась только после третьего звонка. На пороге возник хозяин с тростью из индийского тростника. Он сурово взирал на меня.
— Кто вы такой и что от меня хотите? — враждебно пробурчал он. — Вы не похожи на торговца вразнос или коммивояжера, однако, дергаете звонок, как сии невоспитанные и невежливые индивидуумы.
— Я от майора Уила, — сказал я и поклонился.
В облике полковника Крафтона, маленького упитанного человечка, не было ничего ужасного. Но на донышке голубых глаз его кукольно-розового личика тлело некоторое беспокойство. Услышав имя майора Уила, он подобрел.
— Уил — истинный джентльмен, и не станет понапрасну беспокоить меня. Входите, сэр, — пригласил он голосом, в котором звучали привычные командирские нотки, и провел по широкому коридору в чистенькую гостиную, в которой почти не было мебели. — Предлагаю освежиться, но вам придется пить в одиночестве, я почти законченный трезвенник.
Вышел и несколько минут спустя вернулся с длинной бутылкой рейнвейнского и старинным хрустальным бокалом.
Холодное вино оказалось превосходным. Я поблагодарил полковника. Он кивнул и осведомился о цели моего визита.
Я пустился в пространственные восхваления нежных лубочных картинок, сказав, что наслышан о его коллекции, и удивляясь, как сын Марса мог увлечься столь тонким искусством.
Его лицо с застывшими морщинами немного разгладилось.
— Лубочная картинка, — сказал он грустно, — единственное, что сохраняет память о людях. Взору понимающего человека они открывают новый мир. Я же всего-навсего старый маньяк, коллекционер, раб собственной страсти.
Через час я уже сидел за столом нового друга и разглядывал коллекцию прелестных картинок. Я забыл о цели визита и готов был поклясться, что явился, дабы насладиться чудными наивными миниатюрами.
Среди них встречалось много редких и, несомненно, дорогих рисунков небольшого размера, раскрашенных кисточкой. Тут же лежали миниатюры с гротескными фигурами карликов и большими видами Нюрнберга. Похождения Мальчика-с-пальчика и Золушки чередовались с грозными набегами Людоеда и с невероятной историей Сахарной головы.
Опускался вечер, и я подумывал, как удалиться, найдя удобный предлог для прощания, но погода решила за меня. Когда я встал из-за стола, с сожалением отложив в сторону ярко раскрашенную серию рисунков с приключениями злосчастного сиротки, раздался сильнейший удар грома.
Из окна мы видели кроны деревьев — они трепетали на ветру, словно лошадиные гривы. По улицам деревни неслись бурные потоки. К счастью, особняк полковника стоял на возвышенности, и это спасло его от наводнения, которое причинило громадный ущерб Сток-Ньюингтону и прочим пригородам Лондона.
Крафтон покачивал головой, наблюдая за разгулом стихий.
— Я не могу вас отпустить, — сказал Крафтон. — Вы не морж и не утка, и живым до рыночной площади не доберетесь. К тому же сообщение с Лондоном уже прекратилось. Могу вам предложить гостеприимство одинокого человека, но зато от всего сердца. Вы согласны?
Я с признательностью принял приглашение.
Полковник внес две лампы с колпаками из розового фарфора, поставил их на камин и закрыл ставни со словами, что ненавидит вспышки молний.
Я досмотрел последний альбом с рисунками, затем полковник пригласил отужинать.
Снаружи гроза то стихала, то принималась бушевать с новой силой; дождь превратился в ревущий водопад.
Столовая, в которую меня привел хозяин, выглядела очень уютно. Здесь стояли фламандские сундуки, сверкающие всеми цветами радуги. Над каминами черного мрамора с белыми прожилками висела картина Жерара Доу. Горели настольные лампы, но полковник зажег хрустальную люстру, и ее нежный свет, множась в подвесках, придал обстановке необыкновенный уют.