Триггс встал. Он выглядел спокойным, и его голос не дрожал:
— Инспектор Баскет, арестуйте меня!
Хэмфри Баскет улыбнулся:
— Как я могу арестовать честного и смелого человека, который находился в состоянии самообороны. Я не могу арестовать человека, спасшего мне жизнь. Я не могу арестовать человека, избавившего общество от Майка Слупа, закоренелого преступника, укрывшегося под личиной мистера Чедберна, мэра Ингершама. Более того, Сигма Тау, в Ингершаме, откуда окончательно изгнан страх, я никого не буду арестовывать. И начальство оправдает все мои действия.
— Сигма Тау!
— Слушаю вас, шеф.
— О чем вы думаете?
— О Лавинии Чемсен, шеф! Вы действительно верите, что Чедберн гипнотизировал ее? Я думал, такое встречается только в романах.
— К сожалению, такое встречается и в жизни! Чедберн, вернее Майк Слуп, был весьма сильной личностью. Думаю, он держал Лавинию Чемсен с помощью чувства — бедняжка любила его, а посему его власть над ней сильно увеличивалась. Но люди, действующие под гипнозом, преступлений не совершают. Поэтому, как я уже говорил, Лавиния не могла совершить убийства, но Майк Слуп знал, что Грегори Кобвела достаточно сильно напугать.
Баскет вскочил на ноги, словно надоело говорить об ужасах.
— Прекрасный день, Сигма Тау. Мне хочется совершить прогулку вдоль Грини, которая, наконец, вернулась в свое русло.
Они прошли вдоль парка Бруди и, оказавшись у решетки, встретили Билла Блоксона с корзиной в руках.
— Рыбка в сетке, Билл? — со смехом спросил Баскет.
— И две в верше, сэр.
Парень подмигнул и в отличном настроении удалился.
— Почему же он не достает их из верши? — спросил Триггс.
— Потому что его не интересует некоторая разновидность рыб, — ответил Хэмфри, отворяя калитку.
Они вошли в пустынный парк, где яростно спорили сойки и свистели дрозды.
— Смотрите, — произнес Триггс, — красный домик открыт.
Они подошли к двери, и она распахнулась перед ними.
— Входите, господа!
Изумлению Триггса не было предела, когда он оказался в чистенькой гостиной вместе с Баскетом, толкавшим его локтем в бок, и двумя смущенно улыбающимися дамами.
— Мисс Патриция… мисс Руфь…
— Ну, ну, Сигма Тау, пора сорвать последние завесы с тайны, и вы поймете, почему следует оставить незапятнанной печальную память леди Хоннибингл. Она была внучкой вашего благодетеля, сэра Бруди, а сестры Памкинс большую часть жизни преданно служили ему, пытаясь наставить ее на путь истинный. Но это не всегда удавалось.
— Мы поддерживали ее… мании до некоторых крайних пределов, чтобы она меньше страдала, — со слезами на глазах сообщила мисс Патриция, — но так хотел мистер Бруди.
— А… леди Хоннибингл? — спросил Триггс.
— Она не желала, чтобы ее имя окончательно забылось.
— Долго будем обсуждать странные замыслы сумасшедшей? — прервал беседу Баскет. — Еще немного, и я тоже сойду с ума. Вспомним лучше, как это делал бедный мистер Дув, о словах нашего великого Шекспира, что «…в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей философии…» И ведь эти слова касаются и Великого Страха прошлых лет, и призрачных «Существ», и призраков вообще…
Хватит. Кстати, Сигма Тау, вы знаете, что в романе Диккенса «Холодный дом» есть детектив по имени Баскет?
Триггс уже ничего не слышал: он увлеченно шептался с порозовевшей от смущения Руфь Памкинс.
— Ну ладно, — проворчал Хэмфри, — готов поставить сто против одного, что приключение закончится, как у Тима Линкинуотера и мисс Ла-Криви.
Мисс Патриция вопросительно взглянула на него.
— Это из «Николаса Никльби»! — разъяснил Баскет.
— А могу ли я вас спросить, мистер Баскет, чем кончилось это приключение?
— Свадьбой…
— Это действительно приключение, — серьезно подтвердила мисс Патриция, — но неизвестно, конец это или начало.