— Хорошо, — не удивившись, согласился Бобби Моос.
Кавендиш закрыл ставни и запер дверь, но не велел им уходить. Напротив, он снова наполнил их стаканы превосходным виски, светлым, полным огня и мечты.
Группа гуляк была спасена.
Почему?
Вы скажете — магия музыки, этого голоса и фиолетовых глаза?
Я, рассказавший вам эту историю, я скажу вам — нет. Мы не из тех людей, которых волнуют красивые сентиментальности…
Если бы певица спела арию Вертера, Лоэнгрина или любую другую вещь, судьба глупцов была бы решена — какая наглость устраивать гулянки в кабаке для моряков.
Но она спела арию Баттерфляй, и сам Бог внушил и приказал ей именно ее.
Я объясняю внезапную благосклонность двух нищих проходимцев, униженных роскошью и весельем этих господ.
Стало ли в это мгновение, слишком близкое к преступлению, спасительное напоминание о гейше в слезах, ставшей вдруг маленькой-маленькой, маленькой на ржавом причале, пока судно поспешно убегало от зачарованного рейда?
Или пришли на память несчастные портовые подружки? Испанка из Лас Пальмас, которая просила помолиться за своего любовника, рыбака с Мадейры, поскольку Атлантика ревела, словно волчица; добрая марсельская подружка, которая, после горячих мгновений любви, хотела вернуть нам любовную ярость отличным огненно-перченным буйабесом; девица из Саутгемптона, которая верила, что мы привезли с Востока волшебные снадобья, могущие излечить зло, накопленное пятью поколениями бедняков, хотя мы заплатили бедняжке грубыми шутками и сушеными водорослями; голландка с тяжелыми грудями, которая отомстила ударами тяжелых сабо за нашу скупость бродячих доходяг; блондинка из Бергена, чей ангельский взгляд заставлял забыть о нескладности ее тела; гамбургская еврейка, которая бормотала длинные молитвы на дурацком еврейском языке, покоряясь нашим жалким желаниям; странная красавица Онфлера, которая требовала за свои поцелуи целой ночи утех; каирская гетера, которая умащивала свое тело росным ладаном; креолка из Рио, которая в минуты забвения пела странные ритмические песни пампасов; бедняжка из Икико, которая не сердилась на нас за то, что мы пропитали ее ложе резкими запахами нитратов и гуано; очаровательная островитянка из Папаэто, которая не хотела брать серебро, а требовала новых песен из Франции и Англии.
Все они, поверьте, все они явились к нам по таинственной дороге памяти, чтобы напомнить о вечном несчастье покинутых женщин.
Столь же твердо, как в Бога, я верю в их призрачный и необычный поступок влюбленных, который защитил прекрасную молодую женщину с фиолетовыми глазами, ибо однажды ночью в баре Зачарованный город она с чувством сострадания спела о бесконечной жалости к портовым девушкам.
Семга Поппельрейтера
Никого глупее семги в живом мире не было бы, не будь моего друга Жеробоама Нюссепена.
Эта история не имеет ничего общего с Жеробоамом Нюссепеном, напротив, в ней много говорится о семге.
Однако я время от времени люблю формулировать простейшие истины, которые не требуют никаких дискуссий. Такую реальную и четкую истину я в этот вечер записал в своей маленькой карманной Библии для собственного назидания и для великой пользы тем, кто после меня прочтут и перечитают эти священные страницы.
Итак, перейдем к фактам. Я передаю слово Гансу Поппельрейтеру из Альтоны, что близ Гамбурга, который жил в Сохо и владел пятнадцатью профессиями, ни одна из которых меня не интересует.
— Каждый вечер я ходил выкурить трубку на берегу речушки, которую вы называете Гринстоун Ривер… (Это речь Поппельрейтера, поскольку я не считал количество звезд, отражающихся в прозрачной речке Гринстоун.) Обычно по вечерам я сидел за столиком в баре Зачарованный город, где подают вполне приличное виски и где Кавендиш, хозяин, повысил мне кредит до фунта четырех шиллингов. Прошлой весной, я как-то засиделся в баре. Время от времени, луна, выглянувшая из-за очередной тучки, бросала серебряные блики на воды, и вдруг я увидел, как длинный огненный всполох с белыми продольными полосами пронесся от берега к берегу.
Вскоре шумный плеск воды разорвал безмолвие поэтической ночи, и великолепная семга, совершив головокружительный пируэт, упала на берег.
В час, когда властвуют луна и звезды, меня к стыду моему посетила меркантильная мысль; я мгновенно подсчитал, что такая рыбина должна весить не менее семидесяти фунтов и стоить хороших денег.
Я с невероятной осторожностью проскользнул позади изгороди из карликовых ив, растущих на берегу и похожих на гнусный полк противных гномов, и оказался на карачках перед…