Вечером, во время вечного ужина, конечно, никто не услышал, как я скажу:
— Большая белая дама, это — Лунное Божество, которому я принес в жертву два луннолицых существа. Ждите новостей!
И что за новости это будут? Они будут, я чувствую это… Они близятся… Когда я начинаю говорить о том, что должно явиться на место мальчугана, все за столом, похоже, прислушиваются к какому-то пока еле слышному ропоту.
Но их глаза наполняются ужасом и черты их лица искажаются от страха.
Воспринимают ли они по-иному тот ужасный и безжалостный ад, в который брошен я?
Колесо поворачивается, но я подхожу к его ободу, и его последний оборот предвещает чудовищный уход…
Паучий сатирикон
(Из сб. «Колдовская карусель»)
Тень
Вечером, как только зажглась лампа, из темной и пыльной щели выбрался паук и двинулся по белому простору стены.
Это был громадный паук-крестовик, черный и волосатый. Его тень скользила перед ним, чудовищно увеличенная от игры света, и была страшней самого паука.
В своей бродячей жизни я сталкивался с самыми ужасными паукообразными мира: от флоридской Черной Вдовы до австралийского Катило.
Я видел, как в трех шагах от меня появился ужасная черная паучиха Амазонии, которая мстит за смерть своего самца. Другую паучиху я купил в Сантосе, отдав за нее три патрона от ружья «лебель». Она была красная и величиной с кулак, и любой европейский натуралист отдал бы за нее пять фунтов. Я назвал ее Сью, и она несколько месяцев жила у меня и даже вроде бы с признательностью относилась ко мне.
Однажды, когда я оставил ее на палубе погреться на солнце, чайка-хулиганка похитила ее.
Я очень сожалел о потере, потому что я научил ее приветствовать меня, как это делают знаменитые пунцовые крабы Антильских островов, которых считают очень сообразительными.
Но в этот вечер, паук-крестовик, уродливый, но вполне невинный, чтобы продолжать жить, вызвал у меня приступ отвращения, и я убил его.
Если сказать правду, мой убийственный поступок был вызван тенью паука.
В момент, когда крохотное существо в хитиновом панцире догорало в огне, явился Веллбаум.
Я не любил Веллбаума. Он был далеко не красив, совсем не отличался умом, но у меня не было никаких причин злиться на него. Однако, моя лампа-ведьма отобразила на стене его такую огромную и отвратительную тень, что всё мое существо содрогнулось. Я схватил тяжелый морской ботинок, который оборвал жизнь паука, и со всей силы обрушил его на череп гостя.
Он был убит на месте.
Мне понадобилось целых двенадцать часов, чтобы нарезать его на мелкие красные кусочки и сжечь в печке, которую топил коксом.
Потом я осушил один за другим три стакана виски.
Это был очень хороший виски. Еще никогда я не пил лучшего виски.
Муха
В крохотном закутке, который служил кабинетом Робетту, в углу, под самым потолком, паук сплел плотную сеть.
— Судя по паутине, существо должно быть приличных размеров, — часто говаривал он.
Но не решался убрать паутину, поскольку даже мысль о том, чтобы расправиться с чудовищем, внушала ему страх.
Однажды большая синяя муха наполнила комнату гудением, напоминавшим отдаленный рев самолета.
— Хватит биться о стекла. Лучше попадись пауку! — крикнул Робетта.
Это и случилось, и ужасный волосатый паук появился.
Сверху донесся странный звук секатора.
— Ну и ну… — ошеломленно произнес человек, ибо паук аккуратно обрезал нити, державшие синюю муху, и она возобновила свой полет. — Где это видано!
Робетта следил взглядом за освобожденным насекомым.
А потому не заметил паука, который выбрался из паутины и быстро побежал по потолку.
Когда паук оказался над человеком, он спикировал на темечко Робетты и укусил его.
Этот паук относился к очень ядовитым паукам, и Робетта умер через тридцать секунд, словно его укусила гремучая змея.
Тогда паук и синяя муха набросились на труп и сожрали его.
Краб
Хармон наблюдал, как сумерки опускаются на море. К нему подошел маленький черный человек.
— Мертвая вода, — проворчал он, с отвращением глядя на далекий простор грязи и тумана. — И всё тянется… тянется…
Из зарослей солероса выполз зеленоватый краб, словно пробуя когтистой лапой наступающую ночь.