Летом мы пару недель ждали отправки в Афган. То ли доукомплектовывали наш полк, то ли еще что-то, но сидели долго и нудно в прифронтовом кишлаке Кокайты. Здесь постоянно менялись люди, кто-то прибывал из сопредельного государства, кто-то убывал на войну. Бестолковость была просто потрясающая. Несколько суток нас вообще забывали накормить, кто-то куда-то не сдал наши продовольственные аттестаты. Вот и бродили мы по гарнизону, шакалили, где что могли, урывали пожрать. Ходили и в кишлак. Пока были скромные деньги, покупали у узбеков помидоры, дыни, виноград, арбузы, а в местном магазинчике – подозрительного вида банки рыбных консервов.
Однажды вечером я познакомился с Ниной, высокой, эффектной блондинкой, женой капитана-танкиста, убывшего исполнять интернациональный долг. Нина нигде не работала – ну, не было должностей для жен офицеров. Целыми днями сидела у распахнутого окна комнатки в общежитии, слушала музыку, читала книги или просто смотрела на близкие барханы пустыни. Мы встретились с ней глазами, когда я быстро проскакивал куда-то по шакальим делам, искал хлеб насущный. Когда возвращался, мои руки были уже оттянуты огромной дыней. Я специально остановился под окном Нины, аккуратно положил дыню на газон, достал сигарету и вяло курил ее, ожидая, что женщина появится вновь. И она появилась. Что-то странное со мной происходило тогда. Женским вниманием до службы я не был избалован. Конечно, встречался с девчонками, имел небольшой сексуальный опыт. Но все было каким-то пацанячьим, быстрым, торопливым, может, даже и бесчувственным. Я смело предложил Нине отведать душистого плода. Она соглашаясь кивнула и улыбнулась. Так я оказался в комнатке семьи танкиста. Дыню тогда мы не тронули. Просто упали друг другу в объятия, целовались долго и страстно. Я никак не мог расстегнуть застежки лифчика на спине женщины. Но не смущался, стягивал с нее юбку, блузку, трусики. Она же торопливо и умело раздевала меня. Чашки бюстгальтера я просто сдвинул вниз и впился губами в прохладные твердые соски Нины. Она ловко извернулась, и каким-то чудом бюстгальтер отлетел в сторону. Мы упали на жесткую широкую кровать.
С этого дня, вплоть до отправки в Афганистан, большую часть времени я проводил у Нины, вернее, в ее постели. Мы занимались сексом как сумасшедшие, трахались, словно швейные машинки. Никак не могли оторваться друг от друга. Да, Нина меня многому научила.
Днем нас никто не тревожил. Только с наступлением тихой теплой ночи под окнами мартовскими котами орали лейтенанты, призывая Нину откликнуться на их зов. Мы потихоньку хихикали в подушку, целовались, обнимались, тискали друг друга, хмелея от прикосновений, и вновь занимались любовью. Я бесконечно мял ее мягкие большие груди, гладил бедра, живот, сжимал прохладные ягодицы, водил ладонью по аккуратно подстриженному лобку, вводил пальцы в горячее, истекающее соком влагалище. Нина тихонько охала, сжимала бедра, прижимала горячей рукой мою ладонь к своему лону. Ближе к полуночи у двери слышался топот ног, стук в дверь, сопение и шепот в замочную скважину:
– Нинка, Нинка, открой… Не пустишь, Леньке расскажу обо всем! – нетерпеливо дергал за ручку нетрезвый мужчина, еще ворчал, ругался: – У-у-у-у, шалава! – минут через десять-пятнадцать уходил.
Это был замполит полка, в котором служил муж Нины, Леонид.
Как-то я спросил у Нины, мол, чего это она решила закрутить со мной, сержантиком-срочником. Нина отвечала, что тем кобелям (кивала в сторону длинного коридора с немытыми дверями) нужно только одного. Я молча удивлялся – мне же нужно было от нее того же самого, что и другим мужикам. Она словно читала мои мысли и продолжала говорить, что я нежный и ласковый, и ей со мной очень хорошо и спокойно. Но я хоть и был полностью в плену сексуальных переживаний и вожделений, однако чувствовал, что далеко не спокойно Нине. И все же продолжал к ней ходить, ожидая, что вот-вот появится ее муж, жалея, что еще не полностью насытился телом женщины, что вряд ли скоро такое будет возможным, нисколько не заботясь и не переживая о том, что же будет с ней, когда танкист вернется и узнает обо всем. Прямо жестокость какая-то, бездумность и беззаботность владели мною тогда. Верилось в лучшее? Не знаю, не знаю…
Через десять дней все закончилось. Я пришел рано утром, за полчаса до подъема в кубрик, где ночевали все наши. Кулаков, уже гладко выбритый и отутюженный, поманил меня в курилку.
– Все. Хана, Пловец! Через час отбываем в Кандагар.
Я дернулся, хотел было бежать к Нине, предупредить ее, попрощаться. Капитан положил руку мне на плечо:
– Не дергайся, Серега! Все. Поезд ушел. Муж ее в гарнизоне, сейчас в штабе его встретил. Ни тебе, ни ей, – хмыкнул в усы, – проблемы не нужны. Оставь все как есть, Пловец! Это мой совет. Бесплатный. Дернешься, дам в репу!
Но не это меня остановило. Подумаешь, в репу от Кулака получить. В первый раз, что ли? Остановила меня весть о танкисте. И обожгло сердце страхом за Нину. Что же будет с ней?
Весь перелет до Кандагара на транспортном «Иле» я думал над этим, воображал, что напишу письмо, мы обязательно встретимся. Успокоенный этим, стал подремывать, но мысль о том, что я даже не знаю ее фамилии и адреса, заставила открыть глаза и уставиться в иллюминатор. С такой высоты ничего нельзя было рассмотреть, какое-то серое, блеклое пространство под самолетом и зеркальный блеск озер и ниточек речушек.
Любил ли я Нину? Наверное, нет. Просто любил любить ее тело. Все.
Итак, адекватный ответ я получил в своей же квартире. Пусть так и будет. Неторопливо обулся, оделся, оставил на кухне подарки из Берлина детям и жене, аккуратно положил ключи на полочку в прихожей и ушел. Больше никогда там не появлялся. Сказано ведь, уходя – уходи!
Первого сентября родители отвели меня в первый класс. Ну, сами знаете, какой это был праздник для всех: и для мам с папами, и для первоклашек-промокашек. Надо сказать, что вся наша детсадовская группа попала в один первый «А» класс. Девчонки пришли в белых фартучках, с огромными бантами и букетами гладиолусов, хризантем и других горько-пряных осенних цветов. Мальчишки щеголяли в новых костюмных парах и белых рубашках, с обязательной короткой стрижкой и с обязательными же чубчиками. Что делать, именно так должны были выглядеть первоклассники советской школы! Я страшно гордился своим пиджаком серого цвета и брюками с отутюженными стрелками, с настоящим, как у папы, брючным ремнем.
Закончилась линейка, разошлись по классам, прошел первый в жизни урок. Что-то мы рисовали в тетрадках, вроде бы домик с трубой, солнышком и словами «Миру – мир».
Все, свободны! Теперь уроки только завтра. Но как-то маловато показалось праздника для души. Да и что дома делать? Родители на работе. Свобода! Вот она – настоящая свобода. Это тебе не в детсаде, где с утра до вечера находишься под надзором воспитателя, а потом с рук на руки родителям передают. Теперь все не так. Теперь мы – взрослый народ.
И пошли мы шляться по дворам с моими дружками Андрюхой, Серегой и Мустафой. В общем, можно было подумать, что шпана шныряет по подъездам, если бы не приличный наш вид, в костюмах все же, да и портфели придавали солидности. А портфели, кстати, у нас были замечательные – красного цвета, с блестящими металлическими уголками и замком. Только на кой ляд они нужны были нам в первый день, если в них болтались пара тетрадок и пенал. Просто положено так: раз уж школьник, будь добр, таскай портфель, теперь у тебя работа такая. Но нас они не тяготили, наоборот, придавали большей уверенности в том, что мы люди, достигшие чего-то в жизни.
Андрюха и Серега, в отличие от нас с Мустафой, были мальчишками хулиганистыми, заводными, умеющими увлечь за собой. Андрей заскочил домой и приволок несколько заранее изготовленных дымовух. Знаете, помните, что это такое? О-о-о-о… Это занятная штука! Бралась проявленная фотопленка, отрезалось от нее сантиметров пять, туго скручивалось в трубочку. Теперь этот рулончик нужно было так же туго завернуть в прочную фольгу, скрутить на концах, чтобы получились остренькие носики. Осталось только уложить снарядик на кирпич или тротуарный бордюр и к нижнему концу поднести спичку. Пленка раскалялась внутри фольги, потом вспыхивала и мгновенно, как порох, сгорала; от реактивных газов ракета летела несколько десятков метров, падала и, отчаянно вращаясь на месте, выбрасывала из своего тонкого тельца огромные клубы вонючего белого дыма. Правда же, восторг?! Андрей с Серегой добились в этом деле высочайших вершин: устанавливали дымовуху вполне прицельно и на спор могли запулить даже в открытую форточку на втором этаже.