Впрочем, все равно поздно.
Лейтенант посмотрел на часы — уже скоро утро. А утром ребенку, конечно, дадут лекарство…
Пока свяжутся с начальником ЦАБа, да пока сотрудники доберутся до бюро… Да и сколько адресов они проглядят за два, три часа? Нет, этот путь безнадежен…
А что еще? Узнать, кто выписал рецепт? Достать список детских врачей Ленинграда? И обзвонить всех: кто выписал «алтейку» Медведеву? Нет, утопия. Врачей — сотни. Да и где сейчас возьмешь их телефоны? Нет, ерунда!
Галя сидит усталая, безучастная, словно оцепеневшая. Так бывает во сне. Видишь все, хочешь вмешаться, а даже пальцем не пошевельнуть…
Хмуро следит Галя за лейтенантом. Что он сидит? И кулаком трет подбородок. Глупейшая привычка!
А время-то идет! Надо же что-то делать. Что?
И вдруг ей словно стукнуло в голову — радио! Немедленно! Передать по радио:
«Внимание, внимание! Чрезвычайное сообщение! Вчера вечером в аптеке на Васильевском острове ребенку Медведеву неправильно приготовили лекарство. Принимать его нельзя! Ни в коем случае! Внимание, внимание!»
Галя аж встрепенулась. Вон он — выход! Настоящий, безошибочный! Если даже семья Медведевых не слушает радио, все равно кто-нибудь из знакомых или родственников передаст им.
Да, радио!
Вероятно, она сказала это громко, потому что лейтенант вдруг повернулся к ней, покачал головой.
— Я уже думал об этом, — сказал он. — Транслировать начинают в шесть утра. Чтобы передать такое «чрезвычайное сообщение», нужно особое разрешение. Раньше, чем в восемь — девять утра, не удастся. Впрочем, — лейтенант махнул рукой, — до восьми редко кто и слушает радио. Тем более — когда в комнате больной ребенок. А где гарантия, что в восемь ему уже не дадут лекарство? — Он встал и заходил по комнате. — Нет, мы должны разыскать Медведева в пять — шесть, ну, максимум — в семь часов.
— А если… Не получится?.. — прошептала Галя.
— Тогда используем и радио. Как крайнее средство. Самое крайнее. А лучше бы — без него. Представляете? После такого радиосообщения весь город всполошится…
Лейтенант Анатолий Стеринский вообще полагал, что хороший милицейский работник должен как можно меньше тревожить посторонних. Происшествия в городе — каждый день. И каждый день можно давать объявления в газеты и по радио:
«Граждан, знающих что-либо об ограблении квартиры на Литейном, дом шестнадцать, просят зайти в управление милиции…»
«С Гагаринского переулка угнана машина «волга», черного цвета. Имеющих какие-либо сведения… просят сообщить…»
Анатолий Стеринский и так был нынче недоволен собой. Столько людей втянул в это ЧП! Стольким нарушил сон, выгнал под ливень!
Никто не отказался. Но злоупотреблять этим нельзя. Нет, нельзя.
Однако что же делать?
А время-то идет. Идет время. Осталось до утра всего часа четыре…
Лейтенант позвонил начальнику своего райотдела милиции.
— Эх, и не хочется будить! Хотя бы одну ночь дать человеку отоспаться досыта, — сказал он Гале, слушая зовущие гудки в трубке.
Впрочем, взяли трубку быстро, словно звонка ждали и словно вовсе не четвертый час ночи.
Начальник отдела слушал не перебивая.
— Да, историйка, — сказал он, и лейтенант мог бы поручиться, что сейчас начальник, сидя в темноте на постели, в раздумье потирает ладонью щеку.
— Да, историйка, — повторил начальник. — Я подумаю. А вы держите меня в курсе…
И опять ходит, ходит, ходит лейтенант. Времени — в обрез. Надо срочно что-то придумать… Срочно…
А мысль, словно заблудившийся в лабиринте путник, тычется все в те же глухие тупички: ЦАБ… дворники… постовые… поликлиники… Нет, все уже испробовано. И отброшено. Не то. Не то…
Какая обида! В век техники, когда столько умнейших, тончайших приборов к услугам милиции… А вот тут ни одного не применишь. И приходится — логикой, одной лишь логикой…
Ходит лейтенант, ходит, упер кулак в подбородок…
И опять бьется мысль в том же проклятом лабиринте. А если? Все же — поликлиники? Узнать домашние телефоны главврачей? Или заведующих? Так… А они-то, уж конечно, знают, где их вахтеры, где ключи от входных дверей. Войти в поликлиники. А там — адреса больных детей Медведевых…
— О, это идея! — громко радуется начальник отдела. И уже шепотом (вспомнил, наверно, что жена спит): — Молодец!