Во время краткого перерыва Летова поспешила к Дробову и, нервно теребя носовой платок, устремила на него вопрошающий взгляд.
— Очень интересно, — сказал Дробов. — Ваша трактовка достаточно своеобразна, лишена широко распространенного штампа. Я говорю, конечно, о том немногом, что сейчас увидел. Особенно это заметно в монологе Петруччо. Что касается «Генриха», там тоже есть интересные моменты. В общем, я доволен, что ваша репетиция записана на магнитофон.
Летова не пыталась скрыть свою радость:
— Вот видите! А Ленинград зарубил нам сцены из «Гамлета». Жаль, что вас не было на том просмотре, вы бы нас отстояли.
— Возможно. До какого часа у вас репетиция?
— Как всегда, до половины десятого.
— Тогда сделаем так. Вы продолжайте репетицию, а я проверю запись на магнитофоне. В двадцать один тридцать позвоню вам. Актеров до моего звонка, пожалуйста, не отпускайте, может быть, им придется задержаться на пять — шесть минут.
— Вы хотели поговорить со мной после репетиции…
— Поговорим завтра, я не тороплюсь. Сейчас придет техник и снимет микрофоны. Итак, до завтра…
За углом, в сорока — пятидесяти метрах от клуба, Дробова ждала машина. За рулем сидел Янсон.
— Успели сравнить запись? — спросил Дробов.
— Успе-е-ели. Похо-о-оже… но не совсем.
— Конечно, не совсем: запись с микрофона может и не совпадать с записью по телефону. Но это поправимо…
В управлении их встретил хмурый Кулябко.
— Похоже и непохоже, говорит так же, а голос разный, — ответил он на немой вопрос Дробова.
— Не совсем понятно и совсем не по-русски: «Говорит так же, а голос разный». Давайте послушаем вместе.
Прослушав и сравнив обе записи, Дробов понял, что Кулябко нашел довольно точное определение. Тембр голоса несколько отличается от голоса Клофеса, но «рисунок» фразы «К законам я влеченья не имею» в обеих записях был абсолютно одинаков: та же пауза после слов «к законам», то же необоснованное выделение слова «влеченья».
— Не теряю надежды на установление идентификации голосов, — сказал Дробов.
Ровно в двадцать один тридцать Дробов позвонил в репетиционную:
— Вера Федоровна? Как там дела? Только что кончили? У меня просьба. Запись хорошая, за исключением первой реплики Плантагенета и двух последующих реплик Сеффолка. Что? Убрали микрофоны? Ничего, выход есть. Попросите своих исполнителей произнести свои реплики в телефон. У меня японский магнитофон с лентой исключительной чувствительности. Да, да, пожалуйста, сейчас. У меня все готово. Жду!
Запись заняла несколько минут. Теперь эксперимент был воспроизведен полностью. Из записи важна была только одна строчка, именно ее звучание должно было в какой-то мере решить, точно ли Клофес и Шадрин — одно и то же лицо.
Дважды в напряженном молчании прослушали они новую ленту, сравнивая ее с ленинградской записью. Свежая телефонная запись была далека от совершенства, делать решающие выводы на ее основании было рискованно. Но одно несомненно, и на этом сошлись все трое — если Клофес и Шадрин разные люди, то безусловно: либо Клофес копировал Шадрина, либо Шадрин копировал Клофеса.
— Проверим на хронометраж, — предложил Янсон, положив на ладонь секундомер. — Интересно, совпадают ли они по времени звучания?
Проверка показала просто удивительное совпадение — и та, и другая запись звучали ровно три и две десятых секунды.
— Воздержимся от поспешных выводов, но подумать есть над чем, — сказал Дробов. — Завтра в девять утра я встречусь с Летовой, а вы, Максим Трофимович, наведайтесь на завод, наведите подробнейшие справки о Шадрине, поговорите с кем полагается. Вас, Эдуард Оттович, попрошу поинтересоваться Левиной, характером ее работы: приходилось ли ей изготовлять лекарства, в состав которых входили ядовитые вещества. Какова система контроля за использованием подобных веществ. Но все это могут установить только специалисты. Придется вам организовать такую проверку через райздравотдел, и, конечно, так, чтобы Левина не подозревала, что проверка имеет к ней какое-то отношение…
Новая встреча с Летовой состоялась в гостинице, где остановились Дробов и Кулябко. Дробов не сомневался, что Летова прежде всего заведет разговор о вчерашней репетиции. Активно поддерживать такой разговор он опасался, понимая, что его суждения могут оказался откровенно дилетантскими, странными для работника Управления по делам культуры. И потому, как только Летова вошла, Дробов, упреждая ее вопросы, заговорил сам.