Причину столь неистовой ярости Лугового Новиков понимал. Если бы Луговой знал, что Рябова тоже скрывает свое преступное прошлое, тогда бы она боялась его, а не он ее.
— Гадина! Гадина! — продолжал выкрикивать Луговой.
Новиков ждал, когда Луговой переборет приступ необузданной истерии. Побелев от ярости, Луговой потрясал над головой кулаками, его посиневшие губы дергались и кривились! Новиков поставил перед Луговым стакан воды.
— Выпейте!
Трясущимися руками Луговой обхватил стакан и, стуча зубами о стекло, стал пить, давясь и обливаясь водой. Сделав последний глоток, он все еще сжимал в руках граненый стакан. Наступила реакция. Он тяжело дышал, его лоб покрылся испариной, голова бессильно свесилась на грудь.
— Признаете вы себя виновным в измене Родине? — громко и отчетливо спросил Новиков.
— Признаю, — шепотом ответил Луговой, по-прежнему не подымая головы.
— Признаете себя виновным в том, что пятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года решили уничтожить опасного свидетеля своего преступного прошлого — Рябову Раису Ивановну, дав ей отравленную конфету?
— Признаю…
— Подпишите протокол. — Новиков придвинул к Луговому исписанный лист бумаги, и тот, не глядя, подписал его крупными, кривыми буквами…
Когда увели Лугового, Новиков откинулся на спинку кресла и неподвижно, закрыв глаза, просидел так несколько минут, потом вдруг резко выпрямился и набрал номер телефона.
— Дробов? Новиков говорит. Сообщаю: уравнение решено, неизвестных больше нет…
